Помощник Даудинга капитан авиации Роберт Райт впоследствии вспоминал: «Немцы нанесли сильнейший воздушный удар, но он пришелся не на аэродромы, а на Лондон. Это позволило нам собраться с силами, заняться ремонтом, и, самое главное, у пилотов появилось больше возможностей для отдыха, пусть и кратковременного»
[189]
. Воронки на взлетных полосах были заполнены, механики привели в порядок самолеты, связисты восстановили линии коммуникаций и управления полетами, разрушенные за последние две недели. В кратчайшие сроки ВВС Британии полностью возродили почти все авиационные базы и уже получали с заводов столько техники, что для нее не хватало пилотов. К концу «Битвы за Англию», несмотря на потери, в воздух поднималось больше истребителей, чем в ее начале. В середине сентября 1940 года бомбардировкам подверглись Уэст-Энд, Даунинг-стрит, Букингемский дворец, палата лордов, Дом правосудия и восемь церквей Рена. Гитлер никогда не посещал военно-воздушные базы и места бомбардировок, опасаясь, видимо, возможных неприятностей. Черчилль, король Георг VI и королева Елизавета делали это регулярно, и их встречали восторженно (лишь однажды Черчилля чуть не освистали жители, которых местные власти не успели переселить, после того как были разрушены их дома). Генерал Ли записал в дневник 11 сентября: в зданиях центра пассивной противоздушной обороны и штаба гражданской обороны не осталось ни одного целого стекла, хотя подземные рабочие помещения, газонепроницаемые и оборудованные кондиционерами, продолжали нормально функционировать. Два дома на Овингтон-сквер в Найтсбридже стояли без фасадов, и из разорванных пустот свисали картины и ковры. Сильно пострадал Сити, а на Треднидл-стрит перед Банком Англии зияла огромная воронка. Еще больше ущерба немцы причинили Уайтчепелу и Доклендсу. Бомбы, попадая в убогие кирпичные дома, прошивали их насквозь, взрывались у самой земли, образуя гигантские дыры, в которые обрушивались стены и потолки со всем содержимым. Люди копошились в развалинах, отыскивая уцелевшие вещи. Но, как отмечал Ли, никто не роптал на судьбу. Один рабочий сказал ему: «Для нас важно знать — бомбим ли мы Берлин. Если им достается так же, как и нам, то мы стерпим»
[190]
.
«После успешной высадки и оккупации война закончится быстро, — заявил Гитлер на фюрерском совещании 14 сентября 1940 года. — Мы задушим Британию голодом»
[191]
. В этот день начались бомбежки индустриального района на реке Клайд. С 7 сентября 1940 года до завершения первой фазы блица 16 мая 1941 года немцы совершили семьдесят один массированный налет на Лондон (имеется в виду рейд, в продолжение которого сбрасывается более ста тонн взрывчатки). Восемь раз они бомбили Ливерпуль, Бирмингем и Плимут, шесть раз — Бристоль, пять раз — Глазго, четыре раза — Саутгемптон, три раза — Портсмут и по крайней мере по одному разу нападали еще на восемь других британских городов. В целом за эти месяцы люфтваффе сбросили 18 291 тонну взрывчатки на Лондон, по тысяче с лишним тонн на Ливерпуль, Бирмингем, Плимут и Глазго, по 578—919 тонн — на другие британские города
[192]
. Но меры предупреждения и защиты от воздушного нападения были настолько продуманны и эффективны, что за день редко когда гибло более двухсот пятидесяти человек (потери немецких городов в последующем были намного существеннее)
[193]
.
Британия в июле 1940 года имела 1200 тяжелых зенитных орудий и 3932 прожектора (1691 орудие и 4532 прожектора через одиннадцать месяцев). Однако пользы от них было мало, если не считать того, что они вынуждали немецких летчиков подниматься выше, чем нужно для более прицельного бомбометания. Во время ночного блица немцы потеряли больше самолетов из-за аварий, а не в результате зенитного огня и действий истребителей
[194]
. Тем не менее «ак-ак», как называлась зенитная противоздушная оборона, помогала гражданскому населению укрываться в подвалах, на станциях лондонской подземки, в общественных бомбоубежищах и в частных убежищах Андерсона, оборудованных на огородах, поднимала моральный дух британцев. (Любопытный факт: во время блица два миллиона лондонцев уехали из города, а 60 процентов тех, кто остался в столице, предпочитали спать в своих постелях, но не в бомбоубежищах
[195]
.)
О том, что Гитлер собирался сделать с Лондоном, можно судить по его разговору с главным архитектором (потом министром вооружений) Альбертом Шпеером) летом 1940 года за ужином в имперской канцелярии:
«Вы когда-нибудь смотрели на карту Лондона? Он так тесно построен, что один источник возгорания может уничтожить весь город, как это уже случилось двести лет (sic) назад. Геринг предлагает применить множество зажигательных бомб нового типа для того, чтобы создать источники возгорания в разных частях Лондона. Пожары везде и повсюду. Тысячи пожаров. Затем они сольются в одно гигантское море огня. Геринг прав. Фугасные бомбы бесполезны. Это могут сделать только зажигательные бомбы — спалить весь Лондон. Какой прок от пожарных, когда запылает все и сразу?».
Все это, конечно, бред пиромана. Но в идее Геринга использовать зажигательные, а не фугасные бомбы, была своя логика, в чем Гитлер мог лично убедиться во время бомбардировок Гамбурга в июле 1943 года.
Надо ли говорить, насколько важно моральное состояние людей для того, чтобы выдержать ужас бомбежек, и ночных в особенности. Капитан-лейтенант Джон Макбет, командир эскадренного миноносца «Веномос», участвовавший в эвакуации британской армии из Дюнкерка, вспоминал: «Наши офицеры, естественно, были подавлены тем, что мы потерпели поражение, и нас выгнали из Европы, но ни у кого даже и мысли не было о том, что нас побили. Все думали так: «Ладно, в следующий раз мы им накостыляем»»
[197]
. «Накостылять» немцам, конечно, было непросто. Гитлер уже владел континентальной Европой от Сен-Жан-де-Люза на французско-испанской границе на юге до Нарвика на севере и от Шербура на западе до Люблина на востоке. Несмотря на кажущуюся нелогичность того, что им приходится воевать с Германией без континентальных союзников, британцы видели в этом и положительную сторону. Драматург Дж. Б. Пристли писал о настроениях того времени: «Мы теперь предоставлены сами себе, но мы выдержим эту войну»
[198]
. Король думал точно так же, когда говорил матери 27 июня 1940 года: «Лично я чувствую себя гораздо спокойнее сейчас, когда у нас нет союзников, с которыми надо нежничать и любезничать»
[199]
.
