Ответственность за гибельное для Германии решение напасть на Россию должен разделить с Гитлером его министр экономики Вальтер Функ. Именно он убеждал фюрера в том, что в условиях британской морской блокады континента европейская Groraumwirtschaft Германии (сфера экономического господства) целиком зависит от поставок продовольствия и сырья из Советского Союза, которые пока гарантируются германско-советским пактом, но они не бесконечны, не говоря уже о том, что их необходимо срочно и значительно увеличить. Все факторы — экономические, стратегические, идеологические, расовые — переплетались и указывали на необходимость вторжения в Россию, кроме одного — логики реальной действительности. В директиве № 21 упоминается «необозримость» русских земель. Первоначально Гитлер планировал захватить лишь европейскую часть России — «до линии Волга — Архангельск», а индустриальный Урал ликвидировать бомбами люфтваффе
[305]
. Он и его штаб должны были задуматься над «необозримостью» русских степей, но, похоже, им это и в голову не приходило.
Удержание инициативы играло ключевую роль в военных успехах Гитлера вплоть до июня 1941 года. Ему это удавалось и следующие четыре месяца, пока его войска не были остановлены под Москвой в октябре. Годами он выигрывал, пользуясь нерешительностью и слабостью противника, и ему везло. Ставки становились все выше, но инстинкт игрока заставлял его идти дальше. Страсть к авантюре охватила этого трезвенника, и он говорил 1 февраля Федору фон Боку: «Когда мы начнем операцию «Барбаросса», весь мир затаит дыхание от волнения»
[306]
. С четырьмя миллионами солдат, закаленных в победах в Польше, Скандинавии, во Франции и на Балканах шансы игрока на успех, казалось, не были уж столь плохи, как выяснилось потом.
К лету 1940 года гениальность фюрера как «самого выдающегося полководца в истории» стала неотъемлемой частью нацистской идеологии, и она заключалась, в том числе, в его способности принимать решения, не тратя много времени на изучение карт, чтение докладов и штабные совещания. Но, похоже, вряд ли он действовал бы как-то иначе, если бы и со всей серьезностью вникал в существо проблем. Гитлер опасался — возможно, чересчур ввиду сильной изоляционистской оппозиции президенту Рузвельту, — что Соединенные Штаты вступят в войну на стороне Британии уже в 1942 году, и, следовательно, исходил из того, что ему надо спешить. Следовало усилить «крепость Европу», на полную мощь запустить ее производительные силы, прежде чем против Германии будут брошены ресурсы Америки.
Наглядное представление о том, как Гитлер собирался вторгнуться в Россию, дает выдержка из его директивы № 21 от 16 декабря 1940 года, которая была разослана всем наиболее важным лицам в рейхе и скрупулезно исполнена через шесть месяцев:
«Концентрации русских войск в Западной России надлежит уничтожить дерзкими ударами, выдвигая глубокие танковые клинья и не допуская отступление частей, способных вести боевые действия в необозримых просторах русских земель…
В самом начале операции мощными ударами следует предотвратить эффективное вмешательство Военно-воздушных сил России… На флангах нашей операции мы ожидаем активное участие в войне против Советского Союза Румынии и Финляндии… В зоне операций, разделенной Припятскими болотами на южный и северный сектора, главный удар наносится севернее этого региона. Сюда направляются две группы армий. Южной группе из этих двух групп армий (группе армий «Центр») ставится задача ликвидировать вражеские войска в Белоруссии наступлением особо мощных танковых и моторизованных подразделений из района вокруг и севернее Варшавы. Необходимо создать возможности для поворота мощных подвижных частей на север для того, чтобы при взаимодействии с группой армий «Север», наступающей из Восточной Пруссии в направлении Ленинграда, уничтожить вражеские силы в Прибалтике. Только после выполнения этой первоочередной задачи и последующей оккупации Ленинграда и Кронштадта должны начаться наступательные операции по захвату Москвы, важного центра коммуникаций и военной промышленности. И лишь в случае неожиданно быстрого коллапса русского сопротивления возможно одновременное выполнение обеих поставленных задач…
Группе армий к югу от Припятских болот концентрическими ударами и при взаимодействии с сильными флангами надлежит полностью уничтожить русские силы на Украине западнее Днепра… После завершения сражений севернее и южнее Припятских болот в рамках операций преследования мы должны: на юге — быстро захватить ценный в экономическом отношении Донецкий бассейн; на севере — стремительно выйти к Москве. Захват этого города означает решающий политический и экономический успех, не говоря уже о ликвидации важнейшего железнодорожного узла».
[308]
Таким образом, согласно директиве № 21, немцы начинали новую операцию блицкрига, молниеносными танковыми прорывами отрезая и окружая огромные массы советских войск, которым ничего не оставалось, кроме как сдаваться в плен и обрекать себя на рабство или верную смерть. Однако в данном случае затевалась не двухмесячная серия сражений на пространстве максимум триста миль, а крупномасштабное пятимесячное наступление по фронту 1800 миль на страну, в которой населения было больше, чем во всех вассальных государствах германского рейха, и вдвое больше, чем в самой Германии.
Нельзя не обратить внимание на то, что в директиве не предусматривался прямой бросок на Москву, ключевую роль в операции играл захват Ленинграда, особое значение придавалось экономическим и индустриальным факторам, а Сталинград даже не упоминался. Гитлер говорил тогда Гальдеру, что взятие Москвы для него «не было уж столь важным»
[309]
. Не случайно генералы впоследствии осуждали фюрера за недостаточную концентрацию усилий для завоевания столицы России.
Любому западному интервенту путь в глубь России преграждают Припятские болота — двести миль топей, поросших камышом и деревьями, и их надо огибать с севера или юга. Железные дороги на севере, ведущие к Москве и Ленинграду, не соединены с южными рельсовыми путями, проложенными по Украине к российским сельскохозяйственным и промышленным районам и центрам по производству вооружений. Поэтому вторжение осуществлялось по трем направлениям. Группа армий «Север», которой командовал фельдмаршал Риттер фон Лееб, должна была пройти через Прибалтику, соединиться с финнами и захватить Ленинград. Группе армий «Центр» фельдмаршала фон Бока, самой мощной — пятьдесят дивизий, в том числе девять танковых и шесть моторизованных, — ставилась задача взять Минск, Смоленск, а затем и Москву. Группе армий «Юг» фельдмаршала Герда фон Рундштедта предстояло овладеть Киевом, зерновыми районами Украины и нефтяными промыслами Кавказа, обеспечивавшими основные потребности в топливе советского военно-промышленного комплекса.
3
С того времени, когда немцы, применяя блицкриг, захватили Польшу, прошло чуть более двадцати месяцев, а после оккупации Франции — всего лишь тринадцать месяцев, но Красная Армия не переформировала свои тридцать девять бронетанковых дивизий в самостоятельные корпуса и бригады, а рассредоточила их по пехотным дивизиям. Ее ничему не научили новые методы ведения войны, используемые Гитлером. Русские генералы должны были обладать более богатым опытом боевых действий, чем их иностранные коллеги. Они уже сражались с белогвардейцами во время Гражданской войны, с поляками в 1920—1921 годах, с японцами в 1938—1939 годах и с финнами в Зимней войне. В 1918—1920 годах, например, в Красную Армию было призвано 6,7 миллиона человек
[310]
. Такие генералы, как Жуков, Рокоссовский, Буденный, Конев, Ворошилов и Тимошенко, безусловно, имели немалый боевой опыт, но они остерегались принимать смелые решения, боясь гнева Сталина, если решения окажутся неудачными. В личном плане они были жесткими людьми — Жуков бил своих офицеров и присутствовал на расстрелах обвиняемых в трусости и дезертирстве, — но им была далеко не безразлична собственная жизнь
[311]
. Так или иначе, русские стратеги и командующие в начале войны были слабее военачальников Гитлера.
