Это была чистейшая правда. Примо Леви тоже писал: «Мы каждый день просыпались, похолодев и трясясь от ужаса, разбуженные полным злости голосом, кричавшим что-то на непонятном языке».
Даже самый стойкий человек может согнуться в борьбе за существование. «Выжить мог только тот, кто был способен потерять последние угрызения совести, борясь за жизнь, — вспоминал Франкл. — Такие люди были готовы использовать любые средства, грубую физическую силу, своровать, предать друга для того, чтобы спастись самому. Лучшие из нас оттуда не вернулись»
[525]
. Примо Леви, один из тех, кто выжил в Аушвице, объяснил, почему в лагере не было смысла в том, чтобы помогать более слабым: «Мы одинаково чувствовали, что наша жизнь может оборваться в любой момент и от нас останется горстка пепла, которую выкинут в поле, а наши имена вычеркнут из всех списков»
[526]
. Леви иллюстрирует свой печальный моральный вывод примером из лагерной жизни. На верхней полке в лагерном лазарете тяжело дышал и хрипел пациент. Леви поинтересовался: «Что с тобой?»
«Он услышал меня, попытался подняться и свалился, свесив ко мне голову и руки, глаза его побелели. Заключенный на нижней полке вытянул руки, чтобы подхватить его, и понял, что он мертв. Никто не знал, кто он и как его звать».
Человеческое достоинство или все, что считается его проявлением, сохранить было не менее трудно, да и бессмысленно. Франкл вспоминал:
«Новичков обычно посылали чистить отхожее место и выгребные ямы. Если заключенный гримасничал или утирался, когда ему на лицо попадало жидкое дерьмо, то сразу же получал удар кулаком от капо. Так постепенно отмирали нормальные человеческие реакции и отношения».
Еще один бывший заключенный Аушвица, Эли Визель, будущий нобелевский лауреат, говорил в 1983 году: «Аушвиц невозможно представить даже умозрительно, тем более понять. Он подвластен только памяти. Мертвых и живых разделяет пропасть, которую не в состоянии постичь ни один талант»
[529]
.
3
На заре холокоста у нацистов не было четкой программы действий в отношении людей, от которых они хотели избавиться. Первоначально Гитлер собирался сослать евреев на юго-восток Польши, но потом этот район был включен в «жизненное пространство» для этнических немцев. Некоторые эксперты выражали опасения: когда евреи начнут вымирать от голода, немцы могут заразиться от них болезнями. Поэтому нацисты больше полагались на импровизацию, а не на план, по крайней мере до конференции, которую они провели на вилле у озера Ванзее в Берлине в январе 1942 года. Нельзя сказать, что именно тогда было положено начало холокосту: массовые убийства в Аушвице-Биркенау уже шли полным ходом с осени. Не было совещание и только лишь организационным: на нем не присутствовали железнодорожники и транспортники. Нацистское сборище, конечно, обсуждало проблему Mischlinge («мишлинга») — смешанных браков: «евреев наполовину» (подлежавших обследованию) и «евреев на четверть» (рекомендовавшихся, «если повезет», для стерилизации)
[530]
. Главный итог конференции — назначение тридцатисемилетнего Рейнхарда Гейдриха, начальника полиции безопасности и СД, координатором всего процесса геноцида и формирование коллективной ответственности. После этого совещания ни одно министерство и департамент не имели права ссылаться на незнание того, что геноцид стал государственной политикой рейха, несмотря на все эвфемизмы, использованные в разосланном повсеместно документе, известном как «Ванзейский протокол». На самом совещании его участники даже и не пытались избегать неподобающих слов и определений. Адольф Эйхман написал в мемуарах в 1961 году: «Все говорили откровенно, без каких-либо эвфемизмов». Историк Марк Розман охарактеризовал «Ванзейский протокол» как «самое показательное и программное заявление нацистов относительно политики геноцида»
[531]
.
Нацисты включили «в процесс окончательного решения еврейского вопроса в Европе» около 11 миллионов евреев. В «протоколе» перечисляются все страны, где проживали евреи: от Украины (2 994 684 человека) до Албании (200 человек). В список попала и Ирландия (4000 евреев): этот факт достаточно красноречиво указывал на то, что случилось бы с претензиями Ирландии на независимость, если бы Германия смогла действительно оккупировать Британские острова. В «протоколе» подробно разъясняется, кого именно следует объявлять евреем. В параграфе 6 раздела IV «Браки между лицами смешанной крови первой степени и лицами смешанной крови второй степени»
[532]
говорится: «Оба родителя подлежат депортации или отправке в гетто для престарелых вне зависимости оттого, есть ли у них дети, поскольку у таких детей, как правило, еврейская кровь выражена сильнее, чем у лиц смешанной крови второй степени»
[533]
.
Именно после Ванзейского совещания, называвшегося тогда еще конференцией «статс-секретарей», развернулась быстрая индустриализация геноцида. Судя по записям, которые вел Эйхман, в нем принимали участие двадцать семь человек, но три четверти времени заняли выступления Гейдриха. Закончив обсуждения, высшие чиновники рейха пили бренди и курили сигары. По словам Розмана, «у озера Ванзее геноцид стал официальной политикой нацистского государства». Если до Ванзее погибла десятая часть еврейских жертв Гитлера, то в течение следующих двенадцати месяцев — еще пятьдесят процентов. В 1961 году Эйхман свидетельствовал: «Все не только выражали полное согласие (с Гейдрихом), но и старались превзойти друг друга, проявляя совсем не показной энтузиазм в окончательном решении еврейского вопроса». Экспертов особенно волновало то, как реализовывать намеченную программу с минимальным ущербом для военных операций. Эти бюрократы виновны в геноциде не меньше, чем эсэсовские санитары, вбрасывавшие гранулы «циклона Б» в газовые камеры. Нравственные принципы отсутствовали и у операторов газовых камер, и у высокопоставленных чиновников рейха, несмотря на то что многие из «статс-секретарей» были людьми образованными, имевшими ученые степени, и они вряд ли могли оправдывать свое поведение массовым озверением германского общества. Холокост не мог осуществляться без добровольной поддержки со стороны ученых и специалистов разных областей: медиков, демографов, статистиков, социологов, с увлечением углубившихся в «радикальный социальный эксперимент», образовав вокруг него исключительный моральный вакуум. Образовалась аморальная каста технократов, готовивших научные обоснования для «упорядочения населения», «перемещения дармоедов» и «устранения неполноценных людей»
[534]
. Все эти усилия сформировались в один Generalplan-Ost, генеральный план «Ост», предназначенный для порабощения Восточной Европы, занятой, с точки зрения гитлеровского «поселенца-фермера-воина», холопской рабочей массой.
