Похоже, реакцией французов на операцию «Торч» остались недовольны и союзники, и страны Оси. (Поскольку во Второй мировой войне больше французов служило Оси, а не союзникам, неудивительно, что не существует официальной французской истории этого периода
[698]
.)
К утру 11 ноября союзники завладели Касабланкой, Ораном и Алжиром. Американцы главенствовали во всем и потому, что они выделили больше войск и вооружений, и потому, что французы, как предполагалось, ненавидели их меньше, чем британцев: Томми (прозвище английского солдата) даже нашивали на рукава изображение звездно-полосатого американского флага. «Нам все равно, какой флаг сохранит жизнь, — говорил британский офицер, — хоть китайский»
[699]
. И после успешного завершения операции «Торч» в Уайтхолле не переставали ворчать по поводу поведения Эйзенхауэра: британцам, например, очень не понравилось, что он, перебазировав командование с Гибралтара в Алжир, увеличил число офицеров со 150 до 16 000. Однако победа в Африке именно его сделала верховным главнокомандующим союзных сил в Европе, а не Брука или Маршалла.
По приказу французского адмирала Жана Лаборда и в нарушение указаний Дарлана 27 ноября в Тулоне
[700]
моряки, открыв кингстоны, затопили авианосец, три линкора, семь крейсеров, двадцать девять эскадренных миноносцев и шестнадцать подводных лодок. Это был тяжелый удар для союзников, особенно ввиду неминуемых ответных действий немцев на операцию «Торч». Двухтысячное войсковое соединение высадилось в Тунисе еще 9 ноября, и скоро стало ясно, что Гитлер не намерен сдавать Северную Африку, несмотря на поражение Роммеля, понесенное за тысячу миль на востоке. В ретроспективе кажется, что Эйзенхауэру следовало бы придерживаться первоначального замысла провести высадку подальше к востоку Средиземноморья — в Боне на тунисской границе, несмотря на удаленность от воздушного прикрытия с Гибралтара. Маршалл опасался чрезмерной растянутости американских сил, авиационных ударов из Сицилии и возможного контрудара немцев через Испанию. Рузвельт сказал 30 августа Черчиллю, что «при любых обстоятельствах одна из наших высадок должна произойти в Атлантике»
[701]
. А это означало, что одна треть войск оперативной группы должна была десантироваться за тысячу миль к западу от Туниса, немецкой столицы в Африке и главной цели союзников, на случай если другие две трети будут потоплены на пути в Средиземноморье или отброшены на берегу. «Возобладала осторожность, а не дерзость», — написал один историк этой кампании
[702]
. Командующий 1-й британской армией генерал-лейтенант Кеннет Андерсон к 12 ноября добрался до Бона по суше, но взять Тунис не смог: начались зимние дожди, он оказался на самом дальнем конце протяженной линии снабжения и вел бои на слишком большом фронте — пятьдесят миль
[703]
. Некоторые части 1-й армии в начале декабря уже находились на расстоянии пятнадцати миль от Туниса и двадцати миль от Бизерты, однако немцы оттеснили Андерсона, потерявшего в боях более тысячи солдат и офицеров и семьдесят танков. На то, чтобы взять Тунис, ушло еще полгода.
Союзники должны были благодарить судьбу за то, что немцы не сдались в Африке к концу 1942 года, а Эйзенхауэр приказал Андерсону прекратить наступление на Тунис, хотя это и вызвало в британском высшем военном руководстве сомнения в отношении его пригодности на пост верховного главнокомандующего. Тогда солдаты американской армии, высаживавшиеся в Африке, по выражению историка Рика Аткинсона, были «отличными парнями, но не вояками». Для того чтобы нанести поражение немцам на северо-западе Франции, надо было обладать не только прекрасными личными, но и боевыми качествами, и сражения в Северной Африке немало помогли в этом. Паттон признал после взятия Касабланки: вряд ли американцы праздновали бы победу, если бы они встретились лицом к лицу с поднаторевшими в боях немцами
[704]
. Важно и то, что Гитлер направил в Северную Африку значительные подкрепления. В результате союзники взяли в плен, или, по выражению британцев, «в мешок», гораздо больше войск Оси, чем в том случае, если бы фюрер приказал им уйти, например, в Сицилию. Фактически Гитлер послал в Северную Африку больше людей, чем их находилось в распоряжении Роммеля на начальной стадии сражений с Монтгомери. В боях после операции «Торч» погибло 8500 немецких солдат и офицеров, потери американцев и британцев составили соответственно 10 000 и 17 000 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. За время Тунисской кампании союзники взяли в плен 166 000 немцев и 64 000 итальянцев, что сопоставимо с победой русских под Сталинградом. Это сравнение, кстати, сделал не кто-нибудь, а сам Геббельс.
5
На заседании военного кабинета 16 ноября Черчилль назвал «красноречивым» описание Эйзенхауэра политической ситуации в Северной Африке, особенно в отношении присутствия там французов, которые тогда имели четыре дивизии в Марокко, три в Алжире и одну в Тунисе. Переговоры Эйзенхауэра с адмиралом Дарланом привели к прекращению огня и появлению у кормила власти в Алжире англофоба и недавнего прихлебателя немцев. Черчилль недолюбливал ни Дарлана, ни генерала Анри Жиро
[705]
. О первом он с презрением говорил: «Французский флот воюет, а Дарлан переговаривается». О сопернике Дарлана генерале Жиро Черчилль сказал: он 1) послал письмо П(етену), обещая вести себя хорошо; 2) затем начал маневрировать, чтобы захватить власть; 3) и теперь нанялся воевать к Э(йзенхауэру)
[706]
. Когда Иден заметил, что фигура Дарлана возмутит британское общественное мнение, Черчилль сначала заявил: «Он не наш главнокомандующий», — а потом добавил: «Мы не можем позволить себе дергать Эйзенхауэра в данный момент… Он наш друг — отличный малый, — нельзя с ним ссориться». Министр иностранных дел тем не менее настаивал на том, чтобы «как можно скорее» довести до сведения Вашингтона, что пост Дарлана не должен быть постоянным и «как только мы придем в Тунис, мы должны избавиться от Дарлана». Он, правда, не уточнил, в каком смысле «избавиться» — в смысле политического или физического уничтожения.
Убийство адмирала Дарлана молодым французским патриотом в Алжире на Рождество 1942 года еще больше осложнило и без того шаткую политическую ситуацию, но сделало возможным примирение между лидером «Свободной Франции» Шарлем де Голлем (его поддерживали британцы) и генералом Жиро (на его стороне были американцы). Вероятная причастность к покушению службы британской разведки предполагалась, но так и не подтвердилась, хотя стенографические записи Лоренса Берджиса высказываний Энтони Идена на совещании военного кабинета, сделанные за шесть недель до убийства, давали повод для таких подозрений. Вежливая взаимная неприязнь де Голля и Жиро друг к другу тем не менее не помешала им пожать руки (с видимой неохотой) на англо-американской конференции высшего командования в Касабланке в январе 1943 года. Рузвельт тогда провозгласил, что союзников устроит только безоговорочная капитуляция Оси, в чем уже было достигнуто согласие между американским объединенным комитетом начальников штабов и британским военным кабинетом. Рузвельта критиковали за разглашение своей позиции, что, как некоторые опасались, могло ожесточить немцев, но его заявление по крайней мере успокоило Советский Союз, боявшийся сепаратного мира между западными союзниками и Германией. Там же, в Касабланке, Рузвельт и Черчилль договорились о том, где вести дальнейшие военные действия против Германии после выдворения немцев из Африки. Союзники пришли к выводу, что немцы могут снять войска с Корсики и Сардинии, в любом случае находившиеся вдали от союзных баз в Африке. Таким образом, следующей целью становилась Сицилия. Черчилль уже говорил раньше о «стратегической слепоте» Гитлера, обусловленной его «психологической неспособностью отказаться от завоеваний», а 11 февраля заявил в палате общин:
