– Да-да, – кивнула баба Прасковья. – И на Ярилин день его в венки вплетают в память о ландыше Велеса. Этот ландыш сам Велес-свят подарил царице Диве. Благодаря тому ландышу свят-Ярила-то и родился у них.
– А кто таков Ярила-свят? – спросил Ярик.
– Ярила-то? Он – князь лесного люда. Ярая сила жизни в нём. Лесовики заплетают цветы Ярилины в веночки – и ландыши, и васильки, и сирень. И те цветы в одном венке живут, а поставь их вместе в воду – тотчас завянут. Все силы других цветов высосет сирень. Сладко пахнет сирень… Но она, как и птица Сирин, забирает жизнь…
– А я так и не понял, – переспросил Володя, – зачем лесовик ландыши оберегает? Для чего ему их так много? Или он те цветы своей лешачихе охапками носит?
– А тебе, что с того? – хмыкнула Света. – Если ты настоящий мужчина, любимую следует заваливать цветами.
– Да неужели же леший в лешачиху свою без памяти влюблён? – изумился Володя. – Ну, я понимаю, что он диковат… но ведь и она, небось, колода-колодой.
– Это, уж, кому что по вкусу, – с улыбкою отозвалась баба Прасковья. – Коли ты сам пенёк, то и жена твоя – колода. Однако и трухлявая колода цветёт по весне. И старый пень ветки пускает, коли влюбится. Вот так-то: с милой и под елью – найдёшь себе келью….
Так за разговорами Буслаевы и вышли на берег Светлоярова озера.
Послеполуденный зной уже спал. Стрекотали кузнечики. Лягушек не было слышно, так что дождя можно было не опасаться.
Ярослав едва узнавал место. Огляделся. Кувшинки у берега чуть колебались под лёгкими дуновениями ветерков.
– Ну и где же вилы? – поинтересовался Володя. – Да и Китежа что-то не видать.
– Китеж не всегда и не всякому показывается… – ответил за сына Алексей Елисеевич.
– Да и кому град покажется, тот потом всё равно ничего не помнит! Это волшебство такое, – пояснил Ярик. – Может даже, ты и бывал тут, да не помнишь ничего…
– Выходит, мы пришли сюда посмотреть на что-то невидимое! – усмехнулся Володя.
Дети побежали собирать цветы. Мама и бабушка разложили скатерть, выложили на неё продукты. Папа зажёг горелку и поставил на неё котелок с ключевой водой.
Цветов вокруг было без числа – и белых ромашек, и жёлтых лютиков… Полыхали малиновыми огоньками Петровы кресты. Тут же колыхались на ветру жёлто-синие Иван-да-Марья, Иван-чай, горечавка и цветок Марьин корень.
Пока готовился обед и плелись венки, бабушка опять взялась рассказывать о цветах.
– А знаете ли вы, – говорила она, – что все цветы друг-дружке роднёй приходятся?
– А как же, – кивнула Валентина Сергеевна. – В ботанике цветы относят к родам и семействам. Конечно, родственники!
– Да ты напрасно не смейся, я дело говорю, – настояла баба Прасковья и продолжила урок травознания. – Возьмём лютик-купальницу!.. Матушка-купальница, ночная печальница… Она – матушка, а батюшка-то кто? Вот он батюшка: Огнецвет, или цветок Петров крест…
– Корень у него крестом, – заметил Алексей Елисеевич, – вот его Петром и крестили. Хоть он… ну… – Алексей Елисеевич чуть замялся, – вроде как бог Огня языческий.
– Если он и бог, то для пчёл и мух: не бог, а цветочный дух! – возразила баба Прасковья. – Теперь он – вилень цветочный. Лишь в цветах его и сыщешь. Однако по-старому его цветок Огнецветом зовут. Огнецвет да Купальница – муж и жена. И деточки у них есть. А знаете, кто?
Все пожали плечами.
– Вот они, детушки, – баба Прасковья сорвала стебелёк с синими и жёлтыми бутончиками, – цветок Иван-да-Марья, названный в честь Ивана Купалы да Марьи Костромы. Их рождение мы и празднуем в Купальские дни.
– Впрямь цветочная семья. Муж, жена и дети, – задумчиво проговорила Валентина Сергеевна. – Вот мы их и сплетём вместе.
– Не забудьте ещё их внука приплести, – посоветовала баба Прасковья.
– Внука? А кто в этой семье внук? – полюбопытствовал Алексей Елисеевич.
– Вот он, – протянула баба Прасковья лесной пион с венчиком из пурпурно-розовых лепестков. – Внук их корешком пошёл от Ивана-да-Марьи, – так его Марьиным корнем и зовут…
Бабушка Прасковья плела венок, и речь её журчала как ручеёк, убаюкивала. «Вилы-то в старые годы не в одних, вишь, цветочках жили… Были они тогда в большой силе…»
Ярослав представил, как вилы на лугу порхают стайкой бабочек…
– Одну из тех вил-волшебниц звали Купальницею. Она-то была влюблена в вильня-волшебника, которого звали Огнецветом. А тот вилень Огнецвет стоял на страже у норы. В норе жила змея. Огнецвет не пускал змею ползать по миру, запрещал жалить малых детей…
Ярик утомился от долгого перехода и полуденной жары и сам не заметил, как его глаза стали слипаться…
И вот что он увидел в чудесном полусне за едва прикрытыми ресницами, сквозь кои пробивалось Солнце…
Перед ним сам собою раскрылся желтоголовый бубенчик цветка лютика-купальницы.
В цветке явилась прекрасная волшебница-вила. Она была в чёрном бархате с чёрными развевающимися волосами и крылышками, как у бабочки-крапивницы. Рядом взметнулись языками пламени багряные лепестки Огнецвета. Там явился вилень – крылатый юноша в огненном плаще и со сверкающим мечом.
Печальная вила из цветка купальницы протягивала ручки в мольбе к своему соседу и пела:
«Ты приди ко мне на лужочек, попляши со мною дружочек! Мы с тобою здесь помилуемся, помилуемся, да полюбуемся!»
Огнецвет же так отвечал прелестнице:
«О Купальница-чаровница! Не могу к тебе отлучиться! Мне всю ночь придётся не спать. Мне на страже нужно стоять! Чтоб змея с колоды не выползала, малых деточек не кусала!»
И тут в печали великой Купальница стала заламывать ручки и лить горючие слёзы.
И разгорелось сердце у Огнецвета. Он вложил меч в ножны и оставил свой пост у змеиной норы. Он перелетел к виле, и стали они вместе танцевать…
Тут из оставленной без присмотра норы выползла змея. Огнецвет же, занятый Купальницей, не заметил сего…
* * *
– Змея! Змея! – вскрикнули Светка и Валентина Сергеевна.
Ярик проснулся. В самом деле, прямо к ногам Ярослава, чуть шевеля траву, извиваясь меж кочками, ползла змея. Это была гадюка!
Валентина Сергеевна и Света поспешно вскочили. Алексей Елисеевич схватился за топор, Володя – за палку. Но быстрее всех оказался Зилаша. Он в то же мгновенье бесстрашно бросился на змею и, выпустив когти, вцепился в неё.
Змея с шипением оплела котёнка со всех сторон. Они покатились клубком и исчезли за стеною травы. Теперь лишь по колебанию стеблей можно было понять, где идёт битва.
Сражение длилось недолго. Вскоре из травы явился с видом победителя сам Зилаша с горящими от радости глазами и усиками, стоящими торчком. Змея же пропала невесть куда. Вот была радость!
