– От этого всего хоть в воду… – мучился, метался Илья. – Нет-нет! Не хочу я, чтобы моя жизнь пролетела в трубу, как у этого чудака на чердаке, и заниматься солнечными пятнами мне не светит… Сражаться с прибором, вооружившись паяльником и инструкцией по технике безопасности, всю жизнь просидеть за кристаллической решеткой… Ну уж нет! Ни за что! Все! Решил. Ухожу в море!
Туда, где свежий ветер надувает паруса! Да, так! И… «пусть ветер гонит парус за белой чайкой вслед… восточному базару подобен белый свет…» Загремела в мозгу фраза из морской песенки, то ли слышанной где-то, то ли прилетевшей из сна…
Морем, а также прочими водами: реками, ручейками и болотцами, – занимались в маленькой, захламленной комнатке в цоколе. Там громоздились остовы приборов, вряд ли бывших когда-то в употреблении, но по инвентаризации зачисленных за этой комнатой во времена о́ны, свешивались провода, стояла канистра и еще много разных сосудов и сосудиков, в том числе корыто с грязью, имитировавшее дно моря.
Посреди комнаты перед разбитым стаканом сидел профессор Парчевский, вымоченный с ног до головы, и жаловался, что опять эксперимент не удался, потому что снабжают их допотопной техникой, – сколько раз просил, чтобы достали стаканы из закаленного стекла, потому что обычное стекло не выдерживает перегрузок, возникающих при генерации бури в стакане, на что аспирант, стоявший рядом, отвечал, мол, это ничего, бывало и хуже – в прошлый раз, например, когда моделировали цунами, затопили весь этаж, и приходилось добираться до гальюна вплавь.
Илье сразу понравился шум, морские словечки, которыми пересыпали свою речь физики. Например, туалет и буфет, находившиеся рядом, назывались соответствено – камбуз и гальюн. «На камбуз лучше не ходи… Бр-р! Траверз!.. Котлеты по-африкански; съешь – в животе аппартеид начинается. А в кофе – подводные лодки плавают…» Кабинет заведующего кафедрой на втором этаже называли капитанским мостиком; сходство усиливалось оттого, что в кабинете стояли два антикварных компаса, снятые с каравеллы.
Да и сам завкафедрой напоминал капитана, с трубкой в зубах, бакенбардами. Любимая поговорка: ветер в компáс – течение из компáса, – ударение на предпоследнем слоге; и еще: «я помню метод Макарова-Надсо́на», – тоже какой-то антикварный метод определения чего-то там в море, ровесник бутылочной почты. Он побывал на всех морях, на обоих полюсах, облазил все пальмы на островах Кука и истуканы с острова Пасхи; и сфотографировался там в непринужденных позах – эти фотографии были вывешены на стендах под стеклом; измерил температуру всех океанов, придумал и свой новый океан, потому что старых ему не хватило, и в нем тоже измерил температуру. Он вообще представлялся колоссом, богом морей с трезубцем в одной руке и градусником в другой, – жаль только, что от морского ветра, да от холода на полюсах он почти лишился слуха, но разве слух нужен заведующему, если он все понимает с полуслова, и разве не следует повышать голос, дабы боги вняли тебе?
Чтобы найти общий с ним язык, стали применять морские вымпелы, и вся кафедра обучилась новой грамоте. Если выбрасывался желтый флаг – это означало, что какой-то сотрудник болен, берет бюллетень; если – белый, значит – решили задачу Штурма-Лиувилля; адамова голова с костями – означала, что кого-то прокатили на защите, и так далее. Однажды завкафедрой выбросил флаг штормового предупреждения в адрес Ильи, мол, если еще раз сбежишь с лекции, то…
Лекции… лекции… Как с них не бегать? Когда же учить физику, как не во время лекции, сбежав с нее в библиотеку? Если бы все делалось как положено – физика остановилась бы на Аристотеле… Впрочем, разве нас учат не по методикам средневековых схоластов? Главное – вызубрить, получить отметку, но кто говорит, что главное – понимать? Да, а самое главное – присутствовать на лекциях, – что ты делаешь, спишь ли, читаешь художественную литературу, рисуешь шаржи и сочиняешь эпиграммы на лектора – неважно, – главное присутствовать. Правила игры: вы – студенты, сидите и спите за партами, мы – профессора, говорим и пишем на доске, а за это нам платят «зря-плату»… За что же ее будут нам платить, если вы не будете сидеть и спать?
Так что бессмысленно препираться, упираться… Илья приходил на лекции, садился на последней парте; слова лектора вкатывались в его уши, как чугунные шарики, и, не удержав отяжелевшую голову на слабой шее, он клал ее на парту, отключался от внешнего мира… Во сне он возвращался домой, на берег Волги, и видел он, как мама, Настасья Ивановна, готовила что-то, стоя у печи. Илья даже чувствовал дразнящий запах кислых щей с салом… От этого запаха он просыпался, вспоминал, что стипендию-то он давно проел, в кармане ни копейки, в желудке пусто… Какая наука пойдет в голову, если желудок пуст? Но что до этого заведующему кафедрой?
Заведующий кафедрой командовал большой флотилией научных морских судов. Перед началом навигации в его кабинете собирался весь профессорский состав кафедры: морские волки с обветренными лицами, подвязанными глазами, с кортиками за поясом и трубками. Раскладывалась на столе карта с загадочными очертаниями берегов Европы, с Черным морем, на котором по-древнегречески было написано «Pontos Euxeinos» и нарисован Морской Змий.
Дымили трубки, все вспоминали невероятные происшествия, рассказывали о штормах, о неразгаданных тайнах морских пучин.
– Шли мы как-то, шли… – начинал Парчевский классической фразой, – кругом туман… Вдруг… смотрю – из моря чудище высунулось… Я на него, а оно на меня глядит! А само-то странное до чего: голова козлиная, хвост щучий, во рту зуб, – один, но длинный и острый, как сабля!
– Ну и что? – невозмутимо попыхивали трубкой напротив. – Со мной то же самое чуть ли не каждую навигацию случается… Да! Помню, высадились мы раз на Сейшелах… Вы не представляете, как разнообразен там животный мир!.. Так вот, поверите ли, стали мы забивать там козла, а потом он оказался рыбой!
– Э-хе-хе… – то ли смеялся, то ли кашлял завкафедрой (он как будто ничего не расслышал, а может, просто давно не забивал доминошного козла).
Завкафедрой откидывался в кресле, тоже начинал вспоминать:
– А вот со мной за Геркулесовыми столбами… Да-а-с….был случай… Представьте – подходим мы к острову… Мм… Да-да, припоминаю… к Атлантиде… Так вот – на острове вулкан дымит. Пух-пуф! Пух-пуф! Такие, знаете, клубы… Аборигены ходят сонные с красными глазами… Боятся пропустить начало извержения… Как мы поняли – это у них обычай такой… Не спят – значит, грех проспать, все же – редкое зрелище. Собрались они вокруг нас и лопочут по-своему: помогите, мол. Как не помочь! Задумались мы, сели пить чай – известно, без чифиря ни одна серьезная проблема не решается… Сидим. На плите чайник посвистывает… И тут меня осенило, – снял я свисток с чайника, сбегал на вулкан и приладил его в жерле: как извержение начнется – он сразу свистнет и разбудит аборигенов… Спите – показываю им (завкафедрой положил ладони под щеку) – спокойно! – Завкафедрой чуть сам не заснул, но встряхнул головой и продолжил: – Бр-бл-бл! Ах! Как нас благодарили, как благодарили! Полный трюм бананов загрузили – они потом портиться начали, пришлось часть выбрасывать…
