За пятнадцать минут до построения меня охватило легкое беспокойство.
– Пойду Ольгу потороплю, – сказал я. – А то опоздает опять, и ей снова влетит от Бориса.
– Ты ей еще и в няньки нанялся? – нахмурившись, спросила Катя.
– Нет. Но надо приучать ее к дисциплине.
– Вот пусть Борис ее и приучает. Во-первых, он капитан…
– А во-вторых?
– Во вторых, он с ней умеет обращаться, а ты нет.
– В каком смысле? – заинтересовался я.
– В прямом. Ты с ней обращаешься очень мягко. А она… Не знаю уж, как ее жизнь потрепала, но она не воспринимает всерьез людей, которые к ней хорошо относятся. А вот те, кто ее просто в грош не ставят, имеют над ней настоящую власть. Так что если хочешь вогнать ее в коллектив, предоставь это Борису. А сам не суйся… Да и вообще не суйся. Она тебя превратит… в помойку.
– Почему?
– Она ни к кому не может быть требовательной. Даже к себе. Неужели ты этого не заметил? Она могла бы поехать в Европу со своим микробиологическим образованием. И быстро сделать карьеру, например, на пищевом заводе. Это здесь микробиологи никому не нужны…
– Да брось ты.
– Не брошу! – с нажимом ответила Катя. – Потому что людям нельзя прощать несовершенства. А она дает и другим, и себе право на несовершенство. Она ценит в людях крупицы хорошего, а дурное, сколько бы его ни было, просто вычеркивает из реальности. И люди вокруг нее с каждым днем становятся все хуже. У них нет стимула для улучшения.
– Это чушь какая-то метафизическая, – отмахнулся я. – Брось. Она отличный пилот.
– Ничем не лучше тебя. Даже хуже.
– В определенных обстоятельствах лучше. Например, в лабиринте скал на симуляторе она показывала лучшие результаты.
– А мы так часто попадали в лабиринты скал? Все ее умения… Бесполезные.
– Ты просто ревнуешь, – психанул я. – Потому и наезжаешь.
– Ну и вали тогда к ней, – неожиданно заявила Катя. – Раз она для тебя такая хорошая.
– С ума сошла? – испугался я.
С одной стороны, именно сейчас я стремился к свободе, мне хотелось на волне внешних перемен изменить и свою собственную жизнь. Но в то же время я понимал, что не имею права обидеть Катю. Обидеть своим уходом и одиночеством, которое нахлынет на нее после разрыва.
– Ну, уж выбери что-нибудь… – вздохнула Катя и отвернулась.
– Не собираюсь я ничего выбирать! Между мной и Ольгой ничего не было.
– Еще скажи, что не хотел бы…
– Какая разница, чего я хочу?! У нас есть Большая Охота! Она сейчас для всех нас, для всех, кто доверился нам и остался с нами, для всех она важнее всего. Важнее любого личного.
– Я думала, что ты об этом уже позабыл.
– Нет.
– Ладно тогда, не злись. Просто… Я не ревную, честно. Но я к тебе очень хорошо отношусь и не хочу, чтобы ты превратился… в помойку. Смотри на все трезво. И сам во всем разберешься.
Когда мы с Катей добрались до шлюзовых ворот тоннеля, где Борис теперь устраивал построения и общие сборы, нас ждали почти все. Кроме, разумеется, Ольги. Ее не было. И я искренне пожалел, что послушался Катю и не поторопил напарницу. Но сделанного было уже не вернуть. Остатки хорошего настроения быстро развеивались.
Мы с Катей заняли свои места в строю, Борис глянул на хронометр водолазного мозга и развел руками.
– Все, десять часов, – заявил он. – Опоздавших не ждем. Итак… В общем, много говорить не собираюсь. Мы сделали с батипланом все, что могли и на что хватило средств. Мы и с собой сделали все что могли и успели. Не вижу ни малейшего смысла откладывать поход к Рошану. Если дойдем, значит дойдем. Если нет… Значит, нет. Значит, вся затея Большой Охоты не стоит выеденного яйца, значит, люди действительно не способны противостоять биотехам. Скажу сразу… Отступать мы больше не будем. Нет смысла. У нас иссякло все золото, какое мы достали с баржи. Без вливания новых средств продолжать дело уже не получится. Поэтому я, как капитан «Кочи», собираюсь идти до конца. Либо забрать остатки золота с баржи, либо… погибнуть. И это не пустые слова! Я поставил своей целью попробовать противостоять биотехам. И я приложу все силы. А если сил не хватит… значит, не хватит. Все. Но со мной в этот рейс отправятся только те, кто со всей ответственностью понимает: мы или продолжим Большую Охоту, или погибнем. Может быть прямо сегодня. Поэтому прошу выйти из строя и встать рядом со мной тех, для кого Охота дороже жизни.
Я не задумываясь сделал шаг вперед, даже не оглянувшись на Катю. Если бы все остались, я бы все равно отправился в этот рейс. Один за штурвалом, без стрелков и без всякой надежды на возвращение. Следом за мной, так же решительно, сделал шаг Саймон. Я его понял. Прожить остаток дней с болью тяжелее, чем решиться на месть, которая может привести к гибели. Наш тихий бортовой врач все же имел внутри крепкий легированный стержень.
Катя и Док остались в строю. Воцарилась долгая пауза. Док бросил на меня короткий, как молния, взгляд. А Катя смотрела мне прямо в глаза, не отрываясь. Мы с ней всегда очень тонко понимали друг друга. Иногда мне казалось, что она попросту может читать мои мысли. Я и сейчас ее понял. Она решила выйти из строя только в том случае, если нужна мне. Не иначе. Сама по себе Большая Охота не значила для нее столько, сколько значила для меня. Она хотела получить от меня ответ – вместе мы или уже порознь. Нужна она мне или нет.
Целая буря мыслей пронеслась у меня в голове за несколько кратких секунд. Я понял, что Док не пойдет на борт без Кати. Он был странным человеком, бывший владелец ресторанчика «Хоспитал». Он не мог жить для себя. Он и ресторан содержал потому, что это давало ему хоть какой-то смысл в жизни – кормить людей хорошей едой. Я вспомнил, что говорил Коча про свое отношение к Большой Охоте. Жизнь бессмысленна. И иллюзию смысла мы можем лишь создать себе сами. Когда иллюзия есть, жить можно. Но как только она пропадает, в окружающей нас бездне проявляются страшные глаза небесных зверей. Каждый сам себе создает иллюзию смысла жизни. Так вот, Док не мог и не хотел жить для себя, ему это было скучно. Но и спасение всего человечества его интересовало мало. А сейчас… Сейчас он какими-то тончайшими фибрами души ощутил, что происходит между мною и Катей. Он осознал, что мы на грани разрыва. И если этот разрыв произойдет, жизнь для нее очевидно станет бессмысленной. Очень надолго. А для меня нет. У меня останется Большая Охота, а у нее не останется ничего. И он тут же, не задумываясь, принял ее сторону. Фактически он подтолкнул меня к тому решению, которое я принял. Потому что потерять одного стрелка – это полбеды. Но потерять обоих… Поход тогда был бы обречен на провал, он и так обещал быть трудным. А я не мог его провалить!
Я посмотрел в Катины глаза. Без нажима. Без обиды. Без просьбы. Я просто чуть опустил ресницы. И она поняла. Поняла точно, я это почувствовал. Но не сделала шаг вперед. Она хотела не просто быть нужной мне, она хотела гарантии, что если она обопрется о мое плечо, оно не провалится в какой-то момент. И я послал ей взглядом эту гарантию. Я пообещал ей взглядом надежность. Только после этого она кивнула и встала рядом со мной. Было отчетливо слышно, с каким облегчением вздохнул Борис. Тут же и Док, уже не раздумывая, встал по другую руку от Кати.
