Работа конструктора каркаса самолета отличалась рядом особенностей. Но главной была неразрывная связь разрабатываемой тобой конструкции с прочностью, аэроупругостью и технологией производства. Непонимание реального нагружения твоей конструкции в деформированном состоянии в полете приводило к разрушению и гибели опытного самолета, а часто и к закрытию всей программы проекта. Поэтому обеспечение надежной работы конструкции было моей первостепенной задачей. Конечно, я мог существенно снизить последствия «непонимания» за счет увеличения запаса прочности, но тут непреодолимой стеной вставал второй главный критерий конструктора — вес. Бригада весов и центровки, располагавшаяся рядом с кабинетом П.О. Сухого, разрабатывала лимит веса для каждой бригады КБ. А за экономию веса выплачивалась премия в размере двух моих месячных окладов за килограмм.
Вот и получалось, что без помощи бригады прочности мне было не обойтись. Возглавлял прочнистов Николай Сергеевич Дубинин. К тому времени его стаж совместной работы с Сухим приближался к четверти века. Многочисленные результаты испытаний на прочность реальных самолетных конструкций он обобщил в своем справочнике по прочности. Он был размножен на синьках (ксерокопии тогда еще не было), сброшюрован и был настольной книгой каждого конструктора. В ходу у нас были также и справочник по прочности Астахова, книги по прочности Тимошенко и других авторов.
В бригаде прочнистов была группа крыла, которая курировала нашу бригаду, и возглавлял ее очень симпатичный пожилой еврей Лев Михайлович Левянт. Очень быстро мы с ним подружились. Он терпеливо разъяснял мне результаты общего расчета прочности самолета, который выполняла бригада прочности, в части нагрузок, приходящихся на мою нервюру или кронштейн.
С чего же начиналась работа конструктора над каким-то узлом, например силовой нервюрой? Сначала я шел в плазовый цех и на кальку снимал теоретический контур верхней и нижней поверхности крыла в сечении по оси этой нервюры. Затем переносил этот контур на пергамин будущего сборочного чертежа. И туда же условным пунктиром наносились контуры смежных деталей. Теперь становилось ясным то внутреннее пространство, которым располагал конструктор для своего творчества.
Из бригады прочности присылали нагрузки на каждую нервюру в форме графиков. Мои расчеты позволяли определить такие толщины поясов и стенки нервюры, которые выдержат заданное прочнистами нагружение. Далее следовала технологическая проработка конструкции на основе требований серийного производства. Тут уже нужен прямой контакт с технологической бригадой КБ, от которой потребуется подпись в соответствующей графе штампа моего чертежа. А может, и придется прогуляться в технологический отдел нашего опытного завода за консультацией. Когда потребные площади сечений поясов, стоек и толщина стенки определены и конструкция обрела размеры в рамках действующих стандартов, чертеж окончательно оформляется всеми обозначениями, надписями и примечаниями. Но прежде, чем получить согласующую подпись бригады прочности, надо на специально отпечатанных листах выполнить детальный расчет наиболее опасных сечений с оценкой фактических запасов. Тут уже Лев Михайлович Левянт превращается из вежливого консультанта в строгого контролера. Он скрупулезно проверяет все мои расчеты, сверяясь со своими данными. И только после этого ставит свою подпись в графе «Принял». С этой подписью иду к Дубинину. Он смотрит чертеж, расчеты. Задает каверзные вопросы и, только получив надлежащие ответы, подписывает чертеж. Следующая необходимая подпись в бригаде стандартов. Там куратором нашей бригады был очень симпатичный, скромный и совсем лысый Леонов. Позже узнаю, что он отец известного и тоже лысого артиста театра и кино.
Так как мой начальник бригады Виктор Крылов уже раньше поставил свою подпись на чертеже, спецификации и запускающей служебной записке, то теперь я иду к нашему заму Строгачеву. После него — прямо в подвал, в архив. Их подпись в нашей тетрадке выпущенных чертежей — доказательство выполнения плана.
Кроме приличной для меня зарплаты в перечень, как теперь говорят, бенефитов входил месячный отпуск, оплачиваемый в размере среднесдельной месячной зарплаты за прошедший год. Этого хватало, чтобы купить путевку и хорошо отдохнуть в приятной компании сослуживцев на берегу Черного моря на Кавказе или в Крыму.
Бесплатное медицинское обслуживание в медпункте на территории завода и в большой закрытой поликлинике, которая называлась Медсанчасть № 15. Она располагалась на первых двух этажах большого ведомственного жилого дома 30-го завода напротив стадиона «Юных пионеров», в 15 минутах ходьбы от проходной нашего завода. Для консультаций и госпитализации в тяжелых случаях работники нашего завода принимались в расположенной рядом Боткинской больнице.
Помимо буфета в подвале здания КБ мы могли обедать в нашей заводской столовой в административном корпусе напротив гаража. Гурманы-энтузиасты совершали 15 минутную прогулку до фабрики-кухни 30-го завода. Несколько лет спустя, когда у многих ведущих конструкторов появились свои машины, они набивались до отказа, и мы ехали обедать в ресторан «Бега», в гостиницу «Советская» или в расположенную напротив нее шашлычную «Кавказ». Днем обеды там стоили недорого.
Сотрудники завода и КБ могли летом отправить своих детей по льготным путевкам в заводской пионерский лагерь «Маяк» или в загородный детский сад.
Для удобства работников нашего завода рядом с проходной располагалась камера хранения, где взамен на номерок можно было оставить портфели, сумки и даже чемоданы. Садоводы, приезжая на работу с дачи, оставляли там лопаты, грабли и даже саженцы деревьев.
В заводской библиотеке в административном корпусе мы могли брать книги домой на десять дней. Но для меня особый интерес представляла техническая библиотека КБ. Ее дверь была открыта в течение всего рабочего дня. Я часто заходил туда просмотреть последние иностранные авиационные журналы, такие, как «Flight», «Airplane», «Aircraft Engineering» и другие. Они позволяли мне и другим нашим конструкторам быть в курсе всех разработок американских, французских и английских авиационных фирм. В отличие от наших авиационных КБ и серийных заводов, о работе которых мы могли получить лишь отрывочные сведения в секретных журналах «Техника Воздушного флота» и «Авиационная промышленность», западные фирмы широко рекламировали свои технические достижения с целью получения заказов. Фотографии прекрасного качества опытных и серийных самолетов, их агрегатов и узлов, технологических линий изготовления деталей и сборки позволяли составить четкое представление о конструкторских решениях и тенденции развития западной авиационной техники
Нашу строгую библиотекаршу Ирину Сергеевну можно было попросить принести и единственный экземпляр толстой большой книги английского ежегодника энциклопедии «Самолеты мира», откуда я мог узнать о последних разработках наших конкурентов — конструкторских бюро Микояна, Лавочкина и Яковлева. О нашей работе в конструкторском бюро И.О. Сухого над сверхзвуковыми истребителями там ничего не упоминалось.
По рассказам поликарповцев, где-то году в 1940-м на страницах этого уважаемого английского ежегодника появилась фотография их последнего истребителя, снятая с антресолей сборочного цеха. Истребитель находился в последней стадии окончательной сборки и был виден как на ладони. Начали искать профессионала и установили, что за два месяца до этого с завода уволился по собственному желанию рабочий вспомогательного цеха, который в качестве уборщика имел доступ в совершенно секретный сборочный цех.
