— Лень, ты устал, может, поменяешься с Димой? Он молодой и машину водит отлично.
— Хорошо, — сказал я и подумал, что это замечательное предложение.
Дима сел за руль. Я рядом с ним. Когда тронулись, я был абсолютно уверен, что машина в надежных руках, и мгновенно заснул.
Очнулся от непривычного ощущения боковой перегрузки. Смотрю, мы на большой скорости крутимся по заснеженному Минскому шоссе. Пока я что-то стал соображать, движущуюся машину развернуло почти задом наперед. Со всего хода мы своим левым боком ударяемся в высокий правый снежный вал шоссе, сформированный снегоуборочными машинами. Мне очень запомнился длительный полет в «Победе», которая в воздухе медленно переворачивалась крышей вниз. Одна только мысль занимала мое сознание в эти секунды полета: «Чем все это кончится?» Видимо, Бог услышал меня. Мы упали в большой кювет, который тянулся вдоль шоссе и был полностью засыпан мягким снегом. Был сильный треск и… полная тишина. Только наши две собаки очень тяжело и отрывисто дышали. Машина лежала на левом боку, зарывшись в снег. Я дотянулся до ключа и выключил зажигание двигателя. Боялся пожара.
Выбирались, как из подводной лодки. Правые двери открыли вверх. Подтягиваясь, переваливались через проемы дверей на глубокий снег. Помогли собакам Взбираемся на шоссе. Ночь без единого огонька, мороз — 20, кругом никого и тишина.
Становится ясно, почему нас закрутило. Мы шли на длинный подъем. Дорога была засыпана свежим снегом, но на подъеме под ним был лед. И когда наш отличный водитель на подъеме прибавил газ, задние колеса на льду заюзили. Дима быстро не отреагировал, и начался занос машины.
Но наше положение было не из приятных. Вчетвером нам «Победу» из глубокого снега кювета на шоссе не вытащить. На таком морозе мы долго не продержимся. А ночью на шоссе никакого движения. Мы в растерянности стоим на шоссе и смотрим на очертания безжизненно лежащей на боку в кювете нашей еще недавно такой красивой и надежной машины. Наши псы разбрелись по шоссе изучать новые запахи.
Мобильных телефонов тогда не было. Придорожных телефонов через каждую милю, как на фривеях в Америке, тоже не было.
И вдруг со стороны Москвы появились огоньки фар. Минуты волнительного ожидания, и перед нами останавливается небольшой автобус типа ПАЗ. Из него выскакивают двенадцать молодцев в белых полушубках в валенках и серых каракулевых шапках-ушанках. Я не мог поверить этому чуду.
Оказалось, это были московские милиционеры, которые ехали на охоту. Но у них не было собак. А поднять зайца без собаки — дело почти безнадежное. Когда они увидели наших собак на шоссе и нашу машину в кювете, им стало ясно, что есть шанс уговорить нас поехать на охоту с ними. Тогда они смогут воспользоваться работой наших собак.
Сначала нашу «Победу» повернули колесами вниз. Затем подцепили тросом к автобусу и практически на руках вытащили на шоссе. Тут я смог оценить ее повреждения. Вся левая сторона была смята. Левые двери деформированы и плотно не закрывались. Стойка между дверьми также деформирована, и крыша слева вспучилась вверх. Левая половинка переднего стекла сдвинулась вправо, образуя широкие щели между стеклом и кузовом. И это все! Включаю зажигание, стартер. Двигатель завелся. Работает нормально Трогаю вперед, назад — ничего не скрипит. Можно ехать!
Мы искренне поблагодарили наших спасителей и вежливо отказались от их приглашения. Автобус уехал. А я стал думать: куда ехать? До Москвы 120 км, да и родителей беспокоить ночью не хотелось. До Гжатска — 40 км и еще 20 км до хозяйства нашего егеря. Решаю потихоньку ехать вперед. На охоту! Деформированные двери привязали, как смогли. Щели по лобовому стеклу заткнули запасными носками. И поехали. Сон у меня, конечно, как рукой сняло. Еду километров 40 в час. Несколько раз на подъемах влетаю на гладкий лед, но плавно сбрасываю газ и рулем не даю машине закрутиться. Так и приехали ко двору егеря.
Вся его семья ждала нас. Москвичей встретили очень радушно. Мы разложили на столе привезенную колбасу, буженину, рыбные консервы, сливочное масло, водку и хлеб. Хозяйка принесла домашней квашеной капусты и соленых огурцов. Но настроение у меня было очень скверное. Тут Баронкин наливает полстакана водки, протягивает мне и говорит: «Мы понимаем, Леня, как тебе тяжело из-за разбитой машины. Выпей до дна, закуси. А утром пойдем на охоту, и все будет хорошо». Я так и сделал. Залпом выпил водку и почувствовал разливающееся тепло. На душе стало веселее. Сидим закусываем.
И вдруг замечаю, что с печи внимательно смотрят две пары детских глаз. И их взор неотрывно устремлен на то место стола, где лежат батоны белого хлеба, которые мы привезли. Обращаюсь к их отцу:
— Нам бы хотелось угостить ваших детишек белым хлебом с маслом.
— Для них это лучше пирожного. Ведь они совсем не видят белого хлеба. Только если кто из Москвы привезет.
Каким восторгом и благодарностью светились детские глаза, когда прямо на печку им подали по четвертушке батона, намазанной вологодским маслом.
Заснул я как убитый. Баронкин разбудил меня, когда все уже встали и готовились к выходу.
На рассвете шли по заснеженному полю по краю чащи леса. Впереди егерь. За ним мы четверо, растянувшись в цепочку по проложенному им следу. Наши собаки вместе с собакой егеря убежали вперед. Я шел последним. Выстрел впереди раздался неожиданно. Смотрю, слева, параллельно нам и в нашу сторону, несется заяц. Каждый из трех моих охотников последовательно выстрелил по нему два раза — заяц продолжает бежать, почему-то сворачивая понемножку к нам. Моя последняя рука. Целюсь, плавный спуск курка… Заяц перевернулся через голову, затем вскочил, пробежал метров десять и упал замертво. Подбежал Баронкин, связал передние и задние лапы зайца тонким кожаным ремешком и торжественно повесил зайца мне на шею.
— Это, Леня, твой первый охотничий трофей! С почином! Пусть отныне твоя охотничья судьба будет счастливой!.
Впоследствии мне нечасто удавалось съездить на охоту. Но каждый раз она оказывалась удачной, и моими спутниками были очень приятные, интеллигентные люди.
В тот день под Гжатском мы подстрелили еще двух больших русаков. Привезенного мной зайца мама приготовила под сметанным соусом, и у нас в семье был праздничный ужин. Баронкин объявил, что, посоветовавшись с остальными ребятами, они решили всю сумму ремонта машины разделить поровну на четырех участников нашей охоты. По совету Леши Овчинникова я пришел к начальнику автобазы просить составить калькуляцию на ремонт поврежденной «Победы» с бутылкой хорошего коньяка. И был приятно удивлен, когда через неделю он предъявил мне смету, по которой я за весь ремонт с покраской должен был заплатить всего 1800 рублей.
Мое ружье, стандартная курковая «тулка» шестнадцатого калибра, верой и правдой прослужило мне всю мою охотничью жизнь.
Мой друг Валя Кац увлекся тяжелой атлетикой, стал мастером спорта, чемпионом Москвы. Я был на многих соревнованиях, познакомился с его друзьями штангистами.
Спортивный клуб «Крылья Советов» располагался на углу улицы Правды и Ленинградского проспекта. В зале штанги нас трое: Валя Кац, его друг — рекордсмен мира по штанге Иван Любавин и я. Мне объясняют, что для тренировки спортсменов-штангистов надо сконструировать специальный универсальный станок. Объясняют, показывая руками, ими выстраданное решение. Я не мог отказать моему лучшему другу. Через неделю приношу эскиз. Его начали изменять. Я говорю: «Это сделать невозможно, можно так». И началась творческая работа, в которую я постепенно втягивался и которая увлекала меня все больше и больше. Настал день, когда мои заказчики сказали: «Да, это то, что нужно». И я был уверен, что это можно изготовить на хорошем машиностроительном заводе.
