Моя бабушка по отцу Элизабет Элли – близкие называли ее Лиззи – жила как раз во время Великого Разделения и видела случившееся своими глазами. Именно ее рассказы о том дне вдохновили меня на то, чтобы стать картологом. Слушая бабушку, я каждый раз думал не об утратах Разделения, но о том, что мы можем благодаря ему приобрести… Нам понадобились годы, даже десятилетия, чтобы понять: расколовшийся мир способен исцелиться. Теперь нам доступны отдаленные эпохи, не страшны невообразимые временные барьеры… и это нас обогащает. Мы уже освоили новые технологии, соприкоснувшись со знаниями иных тысячелетий, и вышли на другой уровень понимания времени. Торговля и общение с жителями сопредельных эпох были выгодны для нас во всех смыслах. И конечно же, мы что-то давали в ответ.
Мой добрый друг Артур Уимс из «Атлас пресс», – продолжал Шадрак, показывая публике изящную книжицу в кожаном переплете, – напечатал работы Джона Донна, чтобы с ними могли ознакомиться люди за пределами нашей эпохи. И подобный обмен знаниями через века отнюдь нельзя считать завершенным, ибо Новый мир нами разведан лишь в малой его части. Вообразите же, какие дивные сокровища, имеют ли они финансовое… – тут он метнул острый взгляд на парламентариев, – научное либо литературное выражение, таятся за пределами нашей эпохи! Неужели вы в самом деле без сожаления позволите морю все это смыть?.. Друзья мои, собратья-бостонцы, ни в коем случае нельзя этого допустить! Мы терпимы, как заявляет мистер Миддлс, и действительно прилежные труженики. И о нас не скажешь «остров». Мы – часть великого целого и должны поступать соответственно!
Время на часах истекло как раз в тот момент, когда Шадрак шагнул вниз с возвышения. Хронометрист, явно тронутый его словами, с некоторым опозданием ударил в колокол, одиноко прозвеневший в тишине палаты представителей. София вскочила на ноги и громко захлопала. Слушатели, точно проснувшись, последовали ее примеру – Шадрак вернулся на свое место под настоящий гром аплодисментов. Майлз наградил его увесистым шлепком по спине. Предыдущие ораторы сидели с каменными физиономиями, однако вопли одобрения, которые неслись с галерки, свидетельствовали о том, что речь Шадрака была всеми ясно услышана.
– Он здорово говорил, правда? – спросила София.
– Чудесно! – не переставая хлопать, ответила толстушка. – А сам-то до чего хорош… – добавила она в пространство. – Я просто под впечатлением! Очень-очень надеюсь, что этого довольно. Четыре минуты – разве это время, когда каждая секунда на вес золота?
– Я знаю, – сказала София. Она глядела сверху вниз на Шадрака, совершенно забыв про жару.
Парламентарии между тем удалились в совещательную комнату для принятия решения. София посмотрела на часы, спрятала их обратно в кармашек и приготовилась к долгому ожиданию.
9 часов 27 минут: парламентарии совещаются
В воздухе густо пахло влажной шерстью и арахисом, купленным заседателями у уличных торговцев. Некоторые выходили глотнуть свежего воздуха, но вскоре возвращались. Никому не хотелось пропустить момент, когда комиссия вернется и объявит свое решение. Предполагались три возможных исхода. Парламентарии могли вовсе не прийти к соглашению, рекомендовать один из планов к доработке или немедленно принять какой-то из них к исполнению.
София посмотрела на часы за ораторской кафедрой. Оказывается, было уже почти десять часов, то есть полдень. Она глянула вниз – проверить, пришел ли Шадрак, но в это время члены парламента начали выходить из совещательной комнаты.
– Возвращаются, – сказала она соседке.
Несколько мгновений внизу шла суета: присутствовавшие торопливо занимали покинутые места. Потом в зале настала полная тишина.
Глава палаты приблизился к возвышению, держа в руке листок бумаги. У Софии непроизвольно свело мышцы живота. Если бы парламентарии решили не предпринимать никаких решительных действий – на чем, собственно, Шадрак и настаивал, – для объявления им вряд ли понадобилась бы бумажка…
Выступающий прокашлялся.
– Члены парламента, – начал он нарочито медленно, подчеркивая тем самым, что ему-то за время выступления платить не приходится, – вынесли предложенные мероприятия на голосование. Пятьдесят один голос против тридцати девяти был подан за немедленное принятие к исполнению… – тут он снова закашлял, – Патриотического плана, выдвинутого мистером Рупертом Миддлсом…
Он говорил еще, но дальнейшего никто не услышал. Потрясенная София пыталась осмыслить случившееся. Она поправила на плече ремешок сумочки, встала и перегнулась через балконное ограждение, ища глазами Шадрака, однако его поглотила толпа. Люди вокруг выражали дружное негодование и швыряли в парламентариев что под руку попало. Вниз летели хлебные корки, стоптанные туфли, огрызки яблок… и, конечно, сыпался дождь арахисовых шкурок. Разъяренная толпа напирала с такой силой, что Софию прижали к деревянным перилам, и девочка схватилась за них, всерьез опасаясь, как бы ее не спихнули за край.
– Все вниз, все вниз! – пронзительным голосом закричал один из хронометристов.
София посмотрела в ту сторону и увидела, как мимо него цепочкой торопливо шагали парламентарии.
– Трусы! Так просто вы от нас не уйдете! – прозвучал мужской голос за спиной у Софии. – За ними!..
К ее немалому облегчению, толпа подалась назад, люди полезли через скамьи, торопясь к выходам. София огляделась в поисках своей соседки-толстушки, но той нигде не было видно.
Она еще постояла среди стихающей толчеи, прикидывая, что же теперь делать. Сердце колотилось в груди. Шадрак говорил, что придет за ней на галерку, только вряд ли теперь ему это удастся.
«Я обещала дождаться!» – твердо сказала себе София. Она силилась успокоить дрожащие руки и пыталась не обращать внимания на крики снизу. А они становились все громче. Прошла минута, другая… София то и дело поглядывала на свои часики, следя за временем. Потом ее слуха достиг отдаленный ропот, сперва невнятный. Но вот наконец люди начали четко скандировать:
– Вы-ку-рить! Вы-ку-рить! Вы-ку-рить!..
София побежала к лестнице.
На первом этаже несколько мужчин выкорчевали кафедру и с ее помощью крушили дверь совещательной комнаты.
– Выкурить их оттуда! – пронзительно кричала какая-то женщина. Она торопливо громоздила опрокинутые стулья один на другой, словно впрямь решила сложить костер.
София бросилась к главному входу, но там, похоже, столпились все посетители слушаний, – двери оказались начисто заблокированы.
– Вы-ку-рить! Вы-ку-рить! Вы-ку-рить!..
София крепко прижала к груди сумочку и решительно стала проталкиваться наружу.
– Я тебя, фанатика такого!.. – раздался впереди женский голос.
Кричавшая лупила кулаками пожилого мужчину в сером костюме. София испытала потрясение, осознав, что это был не кто иной, как Августус Вартон. Защищаясь, он пустил в ход украшенную серебром трость, но тут на него набросились двое мужчин, чьи татуировки выдавали в них несомненных уроженцев Индий. Один отобрал у Августуса трость, второй заломил ему руки. Голубые глаза женщины сверкали яростью, светлые волосы прилипли к лицу. Она плюнула в Вартона… и вдруг, обмякнув, упала, только юбки взвились. У нее за спиной с занесенной дубинкой стоял полицейский. Он протянул руку, выражая намерение защитить Вартона, и татуированные молодчики как-то незаметно исчезли.
