Чем-то она была похожа на рисунок Бака, но за прошедшие годы тварь разрослась и окрепла. Я теперь хорошо ее видел. На нескольких эшелонах подле нее, словно жуткие призраки, зависли тяжелые торпеды дальнего охранения, время от времени они сменяли друг друга, уходя вдаль и скрываясь из клубящегося облака света. Твари поменьше суетились вокруг, некоторые свечами уходили вверх, скорее всего на охоту в верхние, плодородные воды. Они возвращались, неся в себе пищу для донной платформы, потому что самостоятельно питаться она не могла. Десятки, даже сотни якорных мин прятались по периметру, цепляясь якорными жгутами за кромки скал. «Берты», «Линды» и «Томочки» висели на разных высотах, напоминая привязанные к земле монгольфьеры.
Все это выглядело настолько страшно, что казалось наркотическим сном. Все это было настолько уродливым, что казалось красивым. Красивым и неприступным, как сказочный замок на скале, окутанной облаками. Я понял, что еще не родилась сила, способная взять эту крепость штурмом. Но я не собирался ее штурмовать. И еще я понял, на что надеялся Жаб, пытаясь вновь и вновь приручить эту тварь. Конечно – любой, даже самый чудовищный разум страдает от одиночества. Во всем мире Жаб не смог найти себе пару и отыскал ее только здесь, на дне океана. Он создал ее из своего больного воображения при помощи баралитола. И изучал он этот яд не ради понимания содеянного, а для того, чтобы сотворить именно то, что нужно.
Я с ужасом осознал, что его в Индийский океан влекла та же сила, что и меня. И мне его придется убить точно так же, как ему пришлось бы убить меня, чтобы помешать встретиться с Лесей. Мы все, и я, и Пас, и Рипли, и Долговязый, нужны были ему лишь затем, чтобы пасть жертвами у ног Поганки, как становятся жертвами живые цветы, которые мы дарим своим любимым.
Позади меня вспыхнула осветительная ракета. Это Жаб приближался к самой важной цели его существования. И у меня, несмотря на все совершенные им преступления, зародилась жалость к нему. Простая, человеческая жалость. А может быть, к ним обоим. Я не имел права оставить Поганку в живых, но я мог убить их одновременно, оставив здесь вместе. Навсегда.
Я включил связь и передал в эфир, уже не заботясь о том, что взводный меня услышит:
«Рипли. Выйди на связь, здесь Копуха».
«Я у поверхности, глубина тридцать метров».
«У тебя есть связь с берегом? »
«Нет. Иногда пробивается сигнал с плавучей станции „Тапробани“. Они засекли сигнал SOS и выслали катер».
У меня защемило сердце. Леська, оказывается, совсем рядом. Но Жаб приближался, и мне надо было думать о другом. Включив водометы, я ринулся прямиком к донной платформе.
Конечно, у меня не было полной уверенности, что Поганка не ударит по мне торпедами. Просто вероятность этого была очень низкой. Для такой козявки, как я, хватит и ультразвукового удара. Я был готов к дикой боли ожога, но выстрела все не было и не было. Это злило, это пугало.
«Да что же ты медлишь, тварь!» – подумал я, и в тот же момент ударило мощное ультразвуковое орудие, превратив воду над моей головой в белый луч пены.
Я зажмурился, стиснул зубы, но уже понял, что выстрел предназначался не мне. Почему? Не знаю. Платформа с ювелирной точностью поразила Жаба, превратив его вместе со скафандром в кровавый клок мяса, а меня полностью проигнорировала. Ни одна торпеда не сдвинулась с места, и все шестнадцать ультразвуковых пушек молчали. И вдруг я понял, что было тому причиной. Она приняла меня за своего, за одну из рожденных ею тварей, потому что океан меня изменил, как сказала Молчунья. Теперь мы с платформой были одной крови.
Добравшись до пульта управления, я блокировал ракетные шахты, а затем набрал код самоликвидации и включил обратный отсчет. Через полтора часа все пятьдесят тонн нитрожира рванут, прессуя воду и разметая в клочья все это кошмарное великолепие. Но перед тем, как навсегда покинуть это место, я опустился на дно возле Жаба. Платформа убила его. И не помог ему аппарат, настолько же уродливый, как и большинство его сумасшедших придумок.
«Прощай, командир, – подумал я. – Спасибо, что сделал меня охотником».
Я перецепил на себя ящик со «светлячками» и, набирая скорость, направился в сторону станции. Я ощущал себя в полной безопасности, зная, что ни одна из окружающих платформу тварей не сможет ударить меня.
На обратный путь у меня ушло чуть больше часа, такую скорость я выдавил из двух водометов. Когда впереди показались огни станции, я услышал в наушниках радостный голос Паса:
– Живой!
– Как там, Копуха? – спросил Долговязый.
«Это долгая история, я ее вам расскажу где-нибудь в сухом месте, вечером, за бутылочкой виски. И будет она не хуже всех ваших стариковских охотничьих баек. Если вкратце, то Жаб мертв. Его убила платформа. А сама она скоро рванет по программе самоуничтожения».
– Ты добрался до пульта? – уважительно уточнил Викинг.
«Я же обещал, что потом расскажу. Рипли тоже в порядке, она уже на поверхности. А сюда идет спасательный катер от „Тапробани“. Так что можете паковать чемоданы».
Я протиснулся между модулями станции, желая поскорее узнать о том, как себя чувствует Молчунья, но ее на месте не оказалось.
«Молчунья, здесь Копуха. Ты где?»
«Рядом с тобой, – появилась строчка на моем мониторе, и следом вторая: – Я ухожу!»
Я быстро оглянулся и увидел Молчунью. Она включила водометы и почти мгновенно скрылась во тьме. Судя по сонару, она уходила к месту гибели Жаба.
«Стой!» – показал я и устремился следом.
К счастью для меня, Молчунья отлично управлялась с амфибией и с батипланом, но скафандром управляла не супер. Немую с непривычки закрутило, и я довольно легко догнал ее и схватил за каркас. Но чертова девка метнулась прочь с такой силой, что меня шибануло об угол старого проржавевшего перекрытия. Я разозлился и долбанул Молчунью по шлему растопыренной ладонью. Сработало. Первая реакция бессознательная, и водомет послушался моей команды, а не ее.
Я мог бы долго увещевать ее на Языке Охотников, но хотел посмотреть ей в лицо. На буквы легко не обращать внимания, а послать товарища, глядя ему в глаза, не так просто. Наконец-то мне удалось повернуть Молчунью к себе лицом. Она зажмурилась и начала мотать головой.
И вдруг я увидел, как из порезанных жабер моего аппарата темными лентами змеится кровь, разум запаниковал – надвигалась знакомая тяжесть удушья. Не раздумывая ни секунды, я выхватил из каркаса кинжал, вспорол мышцы скафандра и выдернул из катетера трубку. Так, одной бедой меньше, теперь хоть не умру от потери крови.
Молчунья снова рванула в темноту, но я уже не мог гоняться за ней. Счет пошел на секунды. В конце концов, это ее выбор. Она знала, что Жаб мертв. И все равно уходила. Вот и пойми людей после этого.
Сердце колотилось тяжело, наполненная углекислотой кровь с трудом пробивалась по жилам. Я просунул в дыру скафандра шланг от баллонов и открыл вентили. Вдоль кожи запузырилось, и почти сразу удушье стало не таким страшным. Я подождал, когда в «рассоле» растворится побольше газа, и передал на базу:
