Я не успел ответить – лесенка загремела под подошвами ботинок, вынудив меня прикусить язык. Через пару секунд в люке показалась голова Рипли.
– Привет, салажье! – поздоровалась она. – Что-то вид у вас не слишком веселый. Будто не за горизонт уходите, а на каторгу.
Сама она светилась весельем – едва заметные морщинки в уголках глаз напоминали лучики солнца. Шумно выдохнув, она просунула в люк свой рюкзак, затем влезла следом. Вместо вчерашней легкомысленной майки на ней была форменная темно-синяя рубашка и брюки, но и эта одежда скорее подчеркивала, чем скрывала женственность нашей новой попутчицы. Честно говоря, и у меня дух немного перехватило, а Пас и вовсе сидел, будто его придавило компрессией.
Через пару мгновений я понял, что Рипли подогнала форму по своей фигуре. Она чуть приталила выправленную по-«стариковски» рубашку и ушила брюки настолько, что они с некоторым даже бесстыдством подчеркивали ее половые отличия. Упругая грудь под рубашкой трепетала при каждом движении, а закатанные по локоть рукава открывали сильные, но удивительно грациозные руки. Длинные ноги были обуты в стандартные штурмовые ботинки, но и здесь имелось расхождение с уставными нормами – шнуровка имела необычный рисунок, совсем не похожий на тот «крестик», каким мы шнуровали свои говнодавы. Однако на ней эти «стариковские» штучки выглядели иначе, чем на других охотниках базы. На Рипли они смотрелись уместно, а тот же Краб или Чабан ходили в выправленных рубашках, как щенки в эполетах. Пожалуй, только Куст оставлял столь же серьезное впечатление. Я впервые поймал себя на понимании того, что «старик» «старику» рознь. Возможно, дело в опыте или в сроке службы, но Краб от бывшей кухарки отличался не меньше, чем я от него.
– Привет, «Ксюша», – не скрывая эмоций, шепнула Рипли, прижавшись щекой к броне. – Я и не мечтала больше влезть в твои внутренности.
Мы с Пасом переглянулись. С моей точки зрения, столь откровенное поведение охотника, пусть даже женщины, выглядело дико. Она прошла вдоль борта, ведя по броне пальцами, затем устроилась на противоположной скамье и блаженно прищурилась.
– Чего оторопели? – улыбнулась она. – Сумасшедшую бабу не видели?
Я не нашелся с ответом, а Пас стыдливо опустил взгляд. Воздух содрогнулся от звука запустившегося мотора, механизм люка взвыл, закрывая крышку. Рипли закрыла глаза и стиснула кулаки. Мне почти физически передалось ее желание поскорее тронуться с места. Для нее этот рывок должен был стать точкой отсчета новых событий, как для меня отход поезда два года назад. Рипли страстно хотела навсегда покинуть захолустную базу, уйти за горизонт, подальше от камбуза, кастрюль и коровьих хвостов. В этом была ее слабость, поскольку любая страсть и любая слабость всегда ходят рука об руку. Амфибия натужно взревела, привстала на амортизаторах и рывком тронулась с места. Рипли устроилась рядом со мной и без стеснения прижалась ко мне плечом. Дрогнула – один раз, другой. Я понял, что она плачет.
– Вырвалась, вырвалась, вырвалась... – шептала Рипли, как заклинание.
Набегающий ветер срывал с ее глаз слезинки и бросал мне в лицо. Только через пару минут она успокоилась и вернулась к себе на скамью.
– Я с камбуза еды прихватила, – сообщила кухарка. – Наверняка Огурец и не подумал вас покормить.
Она развернула припасы и протянула нам два сандвича с жареным мясом. Третий взяла себе и с наслаждением откусила большой кусок. Такие куски откусывать неприлично, тем более женщине. Но в случае с Рипли это не отталкивало, а создавало особый стиль, поскольку в каждом ее движении сквозило нечто не очень приличное. Она была неприлично огромной, неприлично сильной, неприлично развязной в манерах и жестах. В конце концов, она была до неприличия сексуальной.
Я опустил глаза, чтобы не пялиться на ее грудь. Желание ощупать взглядом ее фигуру было чрезвычайно сильным, но вместе с тем казалось мне граничащим с извращением, поскольку Рипли по возрасту была приблизительно ровесницей моей матери. Чтобы отвлечься от этих мыслей, я сосредоточился на еде.
– Нравится? – поинтересовалась кухарка. Мы с Пасом дружно кивнули.
На лежащие у погрузочного люка ящики Рипли не обращала ни малейшего внимания, видимо, сбитая с толку номерами на крышках. А мне они все больше не давали покоя. Конечно, я мог бы в момент прохождения таможни просто сказать пару слов. Машину задержат и вызовут комиссию из ближайшего штаба. Жабу тогда конец. И Рипли конец, поскольку ее, ни о чем не подозревавшую, просто вернут на камбуз.
Мне вспомнилось, как она плакала, прижавшись Щекой к амбразуре.
«Выбралась, выбралась, выбралась», – звучало у меня в голове.
Еще я попробовал представить, как она вернется на камбуз. Мне стало страшно. Обычно человеку приходится выбирать меньшее из двух зол, а тут я не мог выбрать, какое добро мне следует совершить – застучать Жаба или позволить Рипли уйти в глубину.
Никогда раньше от меня не зависела судьба других людей, теперь же от страха и неуверенности липкий пот выступил у меня на лбу. Видимо, Рипли заметила это.
– Укачало? – участливо спросила она.
Я кивнул. Не мог же я ей рассказать, почему меня так прихватило!
Рипли сочувственно улыбнулась.
– Расслабься, – посоветовала она. – И глотай слюну, будет легче. А вообще подожди-ка.
Рипли поднялась со скамьи и, несмотря на дикую качку, легко добралась до своего рюкзака. Порывшись там, она достала Т-образную стальную штуковину размером с ладонь и, легко ступая по скачущей броне пола, направилась к створкам заднего погрузочного люка. Перешагнув через ящики, Рипли сунула штуковину в отверстие для аварийного ключа и провернула ее. Механизм под броней звонко щелкнул. Рипли уселась на ящик, двумя ногами толкнула створки люка, и они легко распахнулись, заполнив отсек ревом мотора и горячим потоком свежего воздуха. Мне стало легче, хотя сердце продолжало немилосердно колотить в ребра.
Не выпуская брезентовую петлю из рук, я поднялся со скамьи.
– Ну же! – выкрикнула Рипли и протянула мне руку.
Перехватывая петли руками, я бросился к ящику и вцепился в него руками. Сидеть у распахнутого люка оказалось веселее, чем я ожидал. Удивительный коктейль из восторга от скорости и страха свалиться за борт опьянил меня до головокружения. Чувствовалось, что Рипли тоже испытывает нечто подобное.
– Только держись за ящик! – выкрикнула она. —
А то Огурец мне голову скрутит, если свалишься.
– Не свалюсь!
Словно в ответ амфибия оторвалась от земли, совершив головокружительный прыжок, от которого все предметы в отсеке зависли в воздухе секунды на полторы.
– Ух! – невольно выдохнул я. Рипли довольно сощурилась.
– К вам можно? – крикнул Пас со своего места.
– Конечно! – повернулась к нему она.
Мой приятель поднялся со скамьи и осторожно двинулся в нашу сторону, перехватывая висящие над головой брезентовые петли. Втроем мы долго сидели молча, поскольку не могли все время перекрикивать рев мотора. Степь позади неуловимо менялась – пыль посветлела, появились редкие деревья акации. Дорога круто свернула на юг, к морю, и я ахнул от открывшегося перед нашими взглядами пейзажа. Далеко на севере, укутанный маревом расстояния, высился город. Белоснежные нити и ленты зданий, удерживаемые приводом Шерстюка, росли из-за горизонта и тянулись к небу. Это было похоже на сказочный лес, сотканный из дымки и детских фантазий. Здания выглядели прозрачными, даже призрачными, казалось немыслимым, что этот дивный полумираж является творением рук человеческих.
