В принципе он сразу понял, что эта девушка не для него, слишком уж красива, умна, интересна – постоянный центр внимания. Вокруг нее беспрерывно был кто-то из парней, не чета Японцу, но никому из них она не отдавала предпочтения, оставаясь приветливой со всеми и для всех недоступной.
Ночами Японец вздыхал, ворочался, но по привычке, считая себя личностью заурядной, предпринимать какие-либо действия и не думал – чего зря позориться? Хотел уйти из клуба, но передумал, очень уж было там интересно. К тому же Джека оттуда за уши не утащишь, а сидеть одному по вечерам в забытом всеми богами домике не хотелось почти до истерики.
Фролов в клубе появлялся редко, переговаривал с руководством, расспрашивал о планах, о предстоящих турнирах. Казалось, на подопечного внимания не обращал вовсе – пусть себе тренируется. Но это только казалось, потому что все шло так, как задумывалось с самого начала. И немалую роль на начальном этапе этих планов играл Джек.
Очень уж большим молодцом он был в рубке на мечах – техника напористая, яркая, неординарная, а главное, эффективная. Мало кто мог устоять. К тому же москвич в таком маленьком городе без внимания не останется, не оставался без внимания и Японец, поскольку тоже был москвичом, а главное, другом Джека. Но, вбив себе в голову, что никому не нужен и ничего в данном случае сделать не может, подопечный ничего и не делал. Саша этого ожидал и все действия предпринял сам.
Хотя, собственно, ничего особенного и не требовалось, просто если человек умеет что-то делать хорошо, он должен это делать – иначе беда. Японец умел петь. Не просто петь, а петь собственные песни, причем так, что дух захватывало – слушать можно было часами. Беда лишь в том, что он молчал об этом умении, как партизан на допросе, все боялся обратить на себя излишнее внимание, хотя по ночам только и думал, как это сделать. Саша сдал его беззастенчиво, ни один волос дыбом не встал: мол, умеет Женя петь, да так, что заслушаетесь.
Насели…
Отнекивался подопечный долго, но толпой дожали и деваться было некуда, особенно когда за всех попросила Татьяна. Притащили гитару, и Японец запел… Пел он о воле, о чести, о доблести, о нелегком ратном труде и о любви, за которую и в огонь, и в воду, и на любую, даже самую страшную смерть.
Притихли…
Слушали долго, запоем, в перерывах обсуждали уважительно, шепотом, терпеливо ждали, пока певец подстроит гитару. Такого в эдакой глуши никто из них и не слыхивал. Сам Японец был уверен, что пел хуже некуда, но в этот вечер Татьяну до дома провожал именно он. Никто оспаривать это право даже не думал – лучшие воины и лучшие певцы во все времена пользовались на Руси уважением и почетом.
Саша вечером потирал руки, выкладывая историю со счастливым концом жене, а подопечный до часу ночи простоял с Татьяной в подъезде и до утра лежал на кровати без сна, пялясь в потолок с глуповатой счастливой улыбкой. О Саше он в это время не думал, был уверен, что всего добился самостоятельно.
А Фролову было без разницы – главное, что дело сладилось.
Татьяна оказалась вовсе не такой боевитой и неуязвимой, какой хотела казаться в клубе…
– Милая… Ласковая… – не помня себя от счастья, шептал вечерами Женя.
Кличку Японец в те дни похоронили без всяких почестей, как символ того, что Женька стал другим человеком. Только Джек за спиной упорно звал его по-старому, не веря в окончательный успех предприятия и дабы зазря не переучиваться.
Да, вне клуба Татьяна, Танечка, как звал ее Женя, была совсем другой – тихая, загадочная и какая-то грустная. О семье почти не говорила, только то, что живет без отца, с младшим братом и мамой. Институт, клуб, книги – почти все ее интересы, даже друзей особенных нет, в основном все как были, так и оставались добрыми знакомыми.
Женька чувствовал, что эта затаенная грусть мешает им сблизиться, как мешала, наверное, многим другим сблизиться с Таней. С одной стороны, он от души благодарил за это высшие силы, с другой – люто гневался за это на них. Он хотел быть ближе к той, которую искал и ждал так давно, но смелости влезть в чужую душу все-таки не хватало. Да, странностей в Танином поведении было с избытком, через край, можно сказать. Это давило, мучило, заставляло задуматься.
Например, провожать себя девушка позволяла только до подъезда – Женя не знал ни этаж, ни квартиру, где она жила. Не давала она и телефон, хотя он был, как-то раз Таня об этом обмолвилась.
Все решила зародившаяся и окрепшая в эти дни ответственность за любимую – Женя не выдержал непривычного душевного груза и стал плакаться Фролову в жилетку.
– Не понял? – ставя кастрюлю с водой на электроплитку, поднял брови Саша. – Что значит – грустная? Слушай, друже, ты что-то совсем оборзел… То тебе помоги познакомиться, то теперь развесели.
– Не бурчи! Чего ты такой злой с утра? Понимаешь, Саня, с ней что-то серьезное. Очень. Но я никак не могу узнать, в чем дело.
– Спроси.
– Не могу! А вдруг это как ножом по сердцу? Надо бы выяснить как-то иначе…
– Во… Ты как скажешь… Хочешь нанять меня частным детективом?
– Ну… Что-то вроде того.
– А платишь скока?
– Ну тебя… – Женька обиделся не на шутку. – А вдруг человек в беде?
– Ты сам только выкарабкался из большой беды, а уже туда же – в спасатели.
– Из какой такой беды? – искренне удивился тот, кого совсем недавно звали Японцем.
– Ладно, отвянь… – Фролов насупился и высыпал пельмени в кипящую воду.
– Хорошо, я заплачу. Помнишь мою электрогитару в Москве, а? Она твоя, если выяснишь все и поможешь.
Саша чуть не ошпарился – вздрогнул, даже несмотря на всю многолетнюю выучку.
– Сдурел? – негромко шепнул он.
Но уже понял, что дело действительно очень серьезное.
– Ладно… – Фролов выглядел чуть сконфуженно. – Ты гитару того… себе оставь, понял? Это я пошутил насчет платы, веришь? И давай выкладывай все про свою Таню.
Пельмени были благополучно съедены, Джек взял Сашин спортивный велик и поехал размяться по горам, чтоб не терять формы. Начался разговор – не столько долгий, сколько нудный, потому что Женька стеснялся и сведения из него приходилось клещами вытягивать. Но в результате Саша узнал достаточно, чтоб начать действовать самому.
Для начала он с помощью компьютерного справочника выяснил Танин адрес и телефон по узнанной в клубе фамилии. Удивительным оказалось то, что в указанном Женей доме на эту фамилию был зарегистрирован всего один телефон, причем квартира эта оказалась не в том подъезде, где Женя по вечерам прощался с Таней. Затем, пользуясь скудной Женькиной информацией и своими милицейскими связями, узнал место, где работает Танина мама. Дальше больше – брату пятнадцать лет, учится, занимается в каком-то кружке, отец жив, но с семьей не живет. Обычное дело. Многие так живут, и это вовсе не повод, чтоб вести себя как Таня. Хотя такая странная замкнутая общительность может быть обусловлена не внешними, а внутренними, чисто психологическими причинами, но Фролов был последователен и решил для начала попробовать нащупать причину внешнюю. Дело в том, что с внутренней причиной он бы связываться не стал – это дело врачей. Как говаривали рыцари «Круглого стола» в одном из американских фильмов: «Дай мне силы изменить то, что можно изменить, дай мне терпение принять то, что изменить нельзя, и дай разум, чтобы отличить одно от другого». Неразрешимые проблемы Саша старался на себя не вешать, наверное, поэтому у него никогда их и не было.
