«Рождение Венеры» свидетельствовало о переменах в живописи, получавших все большее распространение. Картина была написана на холсте и обрамлена, это не фреска как элемент оформления церкви. Живопись превращалась в предмет частного пользования, все дальше уходя от своего прежнего статуса исключительно духовной ценности. Это отражалось и в содержании картин. В эпоху Средневековья церковь полагалась кладезем знания, единственным источником духовности, религия же — вдохновителем искусства. Теперь оно выходило за эти традиционные границы, приобретало светский характер, становилось олицетворением просвещенности и новых научных открытий, чем-то таким, что может стать предметом домашнего наслаждения, символом торжества философии и самой жизни, а не, как прежде, религии. В качестве персонажей картин стилизованных святых сменяли узнаваемые человеческие лица.
Вторым гостем палаццо Медичи, который живал там, должно быть, в годы своей молодости, был Леонардо да Винчи, хотя точных документальных подтверждений тому нет. При этом фактом остается, что Лоренцо де Медичи сыграл решающую роль в судьбе Леонардо на заре его творческой деятельности.
Леонардо да Винчи родился в 1452 году в деревушке, прилепившейся к городку Винчи, расположенному в холмах, над долиной реки Арно в пятнадцати милях от Флоренции. Он был первым незаконнорожденным сыном молодой крестьянки Катарины и двадцатитрехлетнего юриста сера Пьеро да Винчи. «Сер» — почетный титул, который присваивается лицензированным нотариусам, хотя далеко не факт, что Пьеро да Винчи такой лицензией обладал, при том что к моменту рождения сына он уже делал некоторые успехи на юридическом поприще во Флоренции. Юный Леонардо рос в семейном поместье близ Винчи, скорее всего под присмотром бабушки; в двенадцать лет он переехал во флорентийский дом отца, у которого не было других детей до его третьей женитьбы. Леонардо было тогда уже двадцать лет, и его, как собственного сына, воспитывали бездетные жены сера Пьера, сначала первая, затем вторая. Умерли они одна за другой, и обе эти кончины отозвались в сердце подростка острой болью, что, возможно, и породило известную замкнутость, которая вскоре стала проявляться в его характере со всей очевидностью. И все же неизменность женской любви, сопровождавшей его с юных лет до ранней зрелости, — вот что повлияло на него более всего, придав веру в себя, какая всегда приходит, когда попадаешь в центр поклоняющегося тебе материнского мира. Вполне возможно, и гомосексуальность Леонардо имеет те же корни.
Он рано попал в мастерскую Верроккьо, где быстро обратил на себя внимание точностью рисунка. Выделялся он также исключительной внешней красотой, уверенностью в себе и умением ярко и со вкусом одеваться. Вскоре все узнали, кто такой Леонардо, а именно к этому он и стремился. Достигнув двадцати лет, Леонардо попал в поле зрения Лоренцо де Медичи, которого, надо полагать, больше привлекал его талант художника, нежели броская одежда. Ведь даже он не изменял стилю Медичи, установленному дедом: одевайся просто, не старайся бросаться в глаза. Лишь на празднества Леонардо надевал на себя пышные одежды, но именно это-то и подчеркивает заурядность его повседневного костюма.
Кажется, с самого начала Леонардо и Лоренцо относились друг к другу с известной настороженностью. Трудно сказать, были ли тому причиной гомосексуальность одного и скрываемая бисексуальность другого; ясно, во всяком случае, одно — в кружке Лоренцо Леонардо не чувствовал себя своим. Он вырос в сельской местности и говорил отчасти по-крестьянски; может показаться странным, но молодой красавец Леонардо выглядел в глазах Пико и Полициано неотесанным безграмотным мужланом; действительно, образования ему не хватало, он даже латыни не знал. Правда, уже в мастерской Верроккьо Леонардо выказывал едва ли не патологическую жажду знания, но знания по преимуществу технического. Его интересовало, как работают различные механизмы, как конструируются «машины» для поднятия тяжестей, для надувания, для бросания камней. Это не имело ничего общего с теоретическим знанием, как его использовали живописцы — предшественники Леонардо: те, прежде чем приступить к рисунку, чертили на холсте линии, обозначающие перспективу, контуры человеческого тела, почерпнутые из анатомии, и так далее.
Рано проявившийся художественный талант Леонардо был замечен и оценен Лоренцо и членами его кружка, но его столь же рано возникшие интеллектуальные интересы попросту игнорировались: в них видели нечто вроде забавы талантливого неуча. Платон начертал на дверях своей Академии: «Вход для тех, кто не знает геометрии, закрыт». Леонардо не знал геометрии и вообще математики — он займется этим лишь десять дет спустя. А пока он учился при помощи глаз, рассматривая вещи с близкого расстояния, — глядя, глядя, глядя и с максимальной точностью записывая увиденное.
В 1476 году Леонардо был публично обвинен в содомии. Обвинение прозвучало столь серьезно, что он вполне мог попасть в тюрьму. Высшей мерой наказания за гомосексуализм было сожжение на костре, но на практике, как мы видели, к таким крайностям не прибегали, да и вообще чаще всего смотрели на такие вещи сквозь пальцы. Отчего же Леонардо сделался исключением? Наиболее вероятным объяснением можно считать то, что осуждение молодого художника означало скрытый удар по Лоренцо и его кружку. Так или иначе, до суда дело не дошло — почти наверняка благодаря вмешательству Лоренцо де Медичи. Тем не менее клеймо появилось. Уже клейменный фактом незаконнорожденности (хотя и не дома), Леонардо получил дополнительный удар, еще больше заставивший почувствовать себя изгоем. Он всегда жаждал известности — но теперь знал, что говорят о нем за спиной.
Несмотря на отсутствие личной близости, Лоренцо неизменно поддерживал Леонардо. Вполне возможно, что именно в эту трудную минуту он получил приглашение пожить в палаццо Медичи, отчасти ради его безопасности. Если это действительно так, то можно понять дружбу с Боттичелли, чья живопись Леонардо в общем-то не нравилась. Скорее всего именно Боттичелли первым показал Леонардо фрески Мазаччо в церкви Санта-Мария дель Кармине. Эти работы — через посредство Фра Филиппо Липпи — оказали сильное воздействие на Боттичелли; столь же мощно они повлияют и на Леонардо. Живость персонажей Мазаччо стала для него настоящим откровением, это ведь не просто изображение человеческих фигур, они существуют на картине. Именно здесь в немалой степени следует искать источник его неповторимости, хотя развивался он совершенно в ином направлении, нежели Боттичелли. Если последний опирался на миф, то Леонардо более интересовала актуальность, психология, живые люди в реальной действительности.
Есть и другие свидетельства тесной дружбы Боттичелли и Леонардо, как и свидетельства высокого уважения Лоренцо к таланту последнего. Когда Лоренцо понадобилась фреска с изображением сюжетов, связанных с заговором Пацци, он поручил эту работу своему любимому Боттичелли — вряд ли заказ мог исходить от кого-то еще. В 1479 году, когда в цепях из Константинополя был доставлен, а затем казнен Бандини, в картину потребовалось внести изменения, и Лоренцо вновь обратился к Боттичелли, но тот, по-видимому, был занят какой-то другой работой. Почти наверняка он предложил вместо себя Леонардо, хотя только одной этой рекомендацией окончательное решение Лоренцо не объяснишь. Эта картина была для него чрезвычайно важна — помимо всего прочего, словно бы обращение к народу от его имени. Во Флоренции жило тогда немало талантливых живописцев, и среди них те, кому Лоренцо покровительствовал долгие годы; и все же его выбор пал на двадцатисемилетнего человека со стороны — Леонардо. Потому, повторяю, можно не сомневаться в том, сколь высоко Лоренцо ставил его как художника и сколь велико было его желание не терять с ним связи, пусть даже люди это были совершенно разные.
