Тем не менее во многих отношениях Козимо являл собой именно то, что нужно было тогда Флоренции, и уже в первые годы своего пребывания там он быстро превратился из неопытного юнца в решительного, уверенного в себе правителя. Он всегда внимательно выслушивал советы Гвиччардини, но чем дальше, тем больше полагался на собственное суждение.
С первым серьезным вызовом Козимо встретился в первый же год своего правления, когда Филиппо Строцци двинулся на Флоренцию во главе крупного отряда, собранного на деньги изгнанников. Он решил, что новый герцог ничуть не более популярен в народе, нежели его предшественник Алессандро, но просчитался. То есть верно, особенной популярностью Козимо действительно не пользовался, но сейчас горожанам ничто не было так нужно, как стабильность.
Дойдя до Прато, Строцци остановился, полагая, что флорентийцы стихийно восстанут против Медичи, но ничего подобного не произошло, напротив, во главе отряда флорентийского ополчения, основательно усиленного испанским гарнизоном, расквартированным в Фортецца да Бассо, ему навстречу двинулся Вителли. Противники сошлись в Монтемурио, рядом с Прато, и Строцци оказался разбит наголову. Многие члены видных семей из числа изгнанников попали в плен; их с позором провели по улицам Флоренции под улюлюканье толпы; и это было только начало, ибо затем пленники подверглись допросу, и шестнадцать из них в общей сложности пошли на плаху. Остальные, включая самого Строцци, получили долгие тюремные сроки, и, как выяснилось, лишь немногие отсидели свое до конца: кто-то быстро исчез, кто-то не выдержал пыток. Филиппо Строцци, по старой римской традиции, бросился на меч, оставив записку с цитатой из Вергилия: «Exoriare aliquis nostris ex ossibus ultor» («Из праха моего восстанет мститель»).
Козимо и его советник Гвиччардини были преисполнены решимости не допустить этого и начали настоящую охоту за врагами, находившимися в изгнании. Несколько лет спустя в Венеции был заколот отравленным кинжалом Лоренцино де Медичи; что же касается тех членов изгнанных семейств (Строцци, Пацци и других), которым удалось избежать удара, то жить им теперь приходилось с постоянной оглядкой. Дома Козимо быстро установил режим автократического правления. Ему не понадобилось много времени, чтобы избавиться от опеки Гвиччардини, и вчерашнему советнику дали понять, что лучше всего для него будет удалиться в свое поместье невдалеке от Арчетри, к югу от Флоренции. Оставшиеся годы он посвятил работе над книгой, которой и оставил след в веках, — заслуженно знаменитой «Историей Италии», ставшей главным источником наших знаний о том времени, когда автору выпало жить. С ее страниц встает патриций, выше всего остального, быть может, ставящий демократическую систему правления в древнегреческом духе, который он усвоил, получив в молодости основательное гуманитарное образование. Суждения Гвиччардини отличаются глубиной и взвешенностью, каких можно ожидать от человека, служившего послом, ближайшим советником двух пап (Льва X и Климента VII) и двух светских правителей (Алессандро и Козимо Медичи). Именно поэтому его «История Италии» не только более надежна в фактическом отношении, но и более точна в оценках, нежели работы его старшего современника Макиавелли. Правда, и Гвиччардини позволяет себе некоторые вольности, как в жизни, так и в историческом труде, однако ни его советы правителям, ни писания макиавеллистскими не назовешь. Иное дело, что рекомендациям вчерашнего наставника, человека опытного, Козимо предпочел именно взгляды Макиавелли. И это было как раз то, что нужно, если, конечно, Флоренция хотела выстоять на ветрах итальянской политики XVI века.
Козимо был преисполнен решимости не просто править городом, но стать правителем Флоренции: сдвиг тонкий, но фундаментальный. Его предшественники были кто хорошим, кто плохим, но руководителями, а не правителями; они налаживали действенную партийную машину, на которую можно было опереться. А Козимо, герцог Флорентийский, стал сувереном, использующим эффективную профессиональную бюрократию, состоящую не из советников, а из институтов. И вновь сдвиг, может, и незаметный, но решающий. Раньше администрация состояла из фракций, борющихся за власть; теперь власть стала монолитом; предшественники присматривали через кого-то, а Козимо повседневно и самым пристальным образом следил за работой своей администрации. Сначала он просто холодно рассчитывал и прикидывал. Он не боялся внушать страх, ибо совершенно не дорожил популярностью, считая себя выше этого. Судя по всему, время такого рода власти как раз и наступило. Флоренция пережила тяжелые времена: позор, унижение, растерянность; Республика Христа подвергалась осаде, следом за которой шли разложение и тирания. Забитому населению пришлось мириться с автократией Козимо: старый республиканский дух утратил свою энергию.
Гвиччардини начал отходить от Козимо еще до того, как был отправлен в отставку. Последней каплей для него стала готовность Козимо признать Флоренцию чем-то вроде вассала императора Карла V, когда оборона города и даже органы управления зависят от испанских солдат, получающих приказы извне. Но молодому Козимо доставало ума понять, что сейчас у него другого выхода практически нет, надо выждать — правитель, занявший свое кресло совсем еще молодым и неопытным человеком, матерел на глазах. Вот как позднее описывал Козимо венецианский посол во Флоренции: «Это необыкновенно крупный, крепкий и физически развитый мужчина. Ведет он себя любезно, но, если захочет, может внушать страх. В работе и физических упражнениях он неутомим, а развлечения признает лишь такие, что требуют ловкости, проворства и силы... авторитетов не признает, по натуре строг... не допускает фамильярности и держит людей на расстоянии и изменяет этой привычке, только если того требуют интересы дела».
Линия, проводимая Козимо, строилась на нескольких тесно связанных положениях. Главным, к чему он стремился, была вящая слава Флоренции и клана Медичи (впрочем, одно практически неотделимо от другого). Во внешней политике это требовало постепенного освобождения от опеки императора Карла V; во внутренней — эффективной системы гражданского управления, свободного от фракционной междоусобицы и подковерной борьбы семей, надеющихся когда-нибудь захватить власть; стоило положить этим надеждам конец, как семьи объединились в своей поддержке герцога, борясь лишь за то, как быть ему полезнее. Подобного рода эффективную систему удалось распространить и на все области, находящиеся под контролем Флоренции. При Козимо город-государство постепенно превратился в полноправную суверенную территорию с централизованными органами управления. Годы его правления были переходным периодом для Флоренции — как, впрочем, в той или иной степени для всей Европы, ибо время Ренессанса пришло теперь и для власти. Иными нынешними администраторами были прочно приняты на вооружение некоторые гражданские идеалы античности, вроде тех, допустим, что исповедовал Цицерон; были, с другой стороны, те (и в их числе Козимо, герцог Флорентийский), что строили автократию по образцу Римской империи. Но на практике власть в любом случае переживала Реформацию: отжившие средневековые концепции и практика уступали место реформированной системе управления, действующей в соответствии с единой программой. Пример Козимо в этом смысле вполне выразителен: то, что во времена Лоренцо Великолепного было серией шагов, направленных на укрепление власти Медичи, превратилось во внятную политику, направленную на укрепление неразделимых интересов герцога и герцогства.
