Надо заметить, что этот спланированный маневр отнял у меня значительно меньше сил, чем первые беспорядочные метания. Все-таки план — великая вещь, как говаривал прапорщик Сомов. Особенно если план крепкий и его не мешать с табаком, когда косяк забиваешь.
При таких раскладах в принципе можно перемещаться в относительной безопасности. Главное, чтобы сил хватило. Так что, отдышавшись, я в точности повторил тот же фокус — рывок, остановка, уклонение, снова рывок. И опять я возле дерева, а когтерез воет от злобы и бессилия, попусту молотя когтями по воздуху.
— Не нравится, хрен бородавчатый? — спросил я у него. — Я же говорю — большой шкаф громче падает.
Сказал я это, чтобы себя успокоить, но внезапно на основе старой шутки у меня созрела новая идея. Опасная до предела, но не бегать же от этой твари до самого пробуждения! И я решился.
Хорошенько продышавшись, я дождался перемещения когтереза в удобную для меня позицию и снова рванул вперед. Но на этот раз я не стал дожидаться, когда чудище окажется непосредственно за спиной, а притормозил значительно раньше. В результате когтерез проскочил мимо меня не на пять шагов, как в прошлый раз, а остановился всего в одном шаге впереди и спиной ко мне. Меньше секунды у меня было на претворение плана в жизнь, потому что на месте эта тварь умела крутиться очень проворно. Поэтому, не теряя времени, я хорошенько прицелился и саданул его между ног.
Всю душу я вложил в этот удар, все потраченные на тренировках часы! Попасть ногой по яйцам, да еще со спины — редчайшая удача. Но мастерство все же так запросто не пропьешь. К тому же яйца у когтереза висели гораздо ниже, чем у представителей мужской половины сапиенсов, а потому представляли собой более легкую мишень. Да и одежды на чудище не было, что тоже облегчило мне задачу,
В общем, когда я зарядил когтерезу подъемом стопы между ног, он коротко хрюкнул и послушно сложился пополам. При этом лапы, понятное дело, у него продолжали пребывать в боевой позиции, отчего когтями он угодил прямо в грунт. А когти у него слабенькие в основании, это я помнил прекрасно, и они тут же обломились все разом. Из лап чудища ударили фонтаны мутной черной крови, оно взвыло, рухнуло в траву и принялось кататься, как ребенок в истерике. Мне оставалось только рвануть с низкого старта, а то вдруг он и без когтей бегать может.
Так я отмахал метров сто пятьдесят, оставляя за спиной утихающий вой, пока с разбегу не плюхнулся ногами в ручей. Это был тот самый ручей! Тот, на котором Андрей, сверившись с картой, сказал: «Метка двенадцать». Двенадцать километров от Базы. А вот и знакомая излучина. Выбравшись из воды, я взял верное направление и, оскальзываясь на размытой глине, поспешил к своему тайнику. Все приметы сходились — вот дерево, под которым я прятался от первого когтереза, вот гильзы от снайперки, из которой стреляла Ирина, а вот эта темная куча — все, что осталось от туши,
Перемахнув через гряду кустов, я сразу заметил зияющую в дерне дыру — вход в «пузырь». Перемазавшись в мокрой трухе, я соскользнул вниз и сразу заметил светящуюся на полу статуэтку. Светилась она не так ярко, как раньше, размякла от времени и почти потеряла форму, но зато рядом с ней лежала коробочка термоядерного пускателя и огромная снайперская винтовка калибра 12.7 миллиметра.
— Есть! — воскликнул я, беззаботно подпрыгнув от радости. — Есть! Получилось! — Потом, отдышавшись, добавил: — Спасибо тебе, Макс, за оставленный маячок,
Пускатель я сунул в карман, а винтовку проверил, аккумуляторы в норме, прицел работает, боекомплект из одного бронебойного патрона на месте. С трудом протискивая «Обманщика» через узкий проход, я вылез наружу, все еще не в силах прийти в себя от радости.
— Ну, теперь мы дадим всем просраться, — говорил я винтовке. — Теперь посмотрим, кто из нас с Кириллом снайпер, а кто ворона. Поглядим.
На самом деле можно было остаться здесь, ведь пускатель работает на дистанции до сорока километров, к тому же «пузырь» можно было использовать в качестве укрытия от термоядерного взрыва. Все это так, но мне не давало покоя, что на базе находятся люди. Часть живые, часть — души умерших, но это без разницы — ни те ни другие не заслуживают смерти или забвения в тонких сферах.
Никогда не думал, что так легко можно принять решение о самоубийстве. Но, наверное, в каждом воине, пусть в некоторых очень глубоко, сидит мысль о смерти, ведь путь Воина, как говорили японцы, это не только путь обмана, но и путь к смерти. Неизбежно. Меня могли тысячу раз убить на войне — шальным осколком, притаившейся в кустах миной. Но не убило. То ли случайно, то ли как раз для того, чтобы сегодня, здесь и сейчас я сделал то, что сделать было необходимо.
— Надо выгнать народ с Базы, — пробормотал я себе под нос, вскидывая на плечо винтовку. — Бомба подождет, ничего с ней, родимой, не станется.
Спотыкаясь и оскальзываясь под натиском шестнадцатикилограммовой ноши, я выбрался на дорогу, отдышался, собрался и затрусил маршевой рысью на восток, дорога была разбита гусеницами и колесами, мне приходилось то перепрыгивать через рытвины, то по щиколотку в воде проскакивать широкие лужи, но я пер и пер вперед, словно заговоренный Усталость отступила на дальний план, я впал в некое гипнотическое, медитативное состояние, когда, кроме цели впереди, ничего уже нет. Наверное, так же чувствовал себя Северный Олень в сказке про Герду, когда нес ее наперекор ледяному ветру через промерзшую насквозь пустыню. Что Андерсен мог еще написать про него? Все и так сказано! У Оленя была только цель — единственный смысл его существования. Функция. Предназначение. Его путь — только в один конец: к цели. Любой ценой. Можно имя свое забыть, можно даже забыть о предназначении, но цель все равно останется впереди, как маяк среди ночи, как луч наведения для ракеты.
Я читал, что ниндзя в древней Японии на бегу читали мантру, чтобы забыть об усталости, не концентрироваться на ней. Чтобы сосредоточиться только на цели. Я не знал мантр, но образ Северного Оленя действовал на меня точно так же. Он ведь донес свою ношу! И я донесу. Донесу.
Надо было выровнять дыхание, и я запел. Совсем фальшиво, не в мотиве, просто для ритма, чтобы выдыхать и вдыхать через равные промежутки времени.
Осенью, в дождливый серый день
Пробежал по городу олень.
Он летел над гулкой мостовой
Рыжим бесом, пущенной стрелой.
Ливень хлыстал с небес, тучи клубились над головой, лес шумел вдоль дороги, похожий на огромного лохматого зверя. Грязь фонтанами била из-под ног с каждым шагом, мышцы дрожали от усталости и напряжения. Но я пер и пер вперед, негромко выдыхая строчки уже не песни, а скорее мантры.
Он бежал, и сильные рога
Задевали тучи-облака.
И казалось, будто бы над ним
Становилось небо голубым…
Примерно через шесть километров я увидел впереди небо. Не голубое, конечно, зеленое, но это означало, что я приближаюсь к кромке ливня. Там, за этой кромкой, была цель.
