— Да не грузись. Просто в тебе есть что-то необычное. Такое бывает у зэков, у тех, кто убивал. Я парочку знала.
— Психолог, блин… — вздохнул я.
— Ну чего тебе, трудно сказать? Я же лопну от любопытства.
— Я был на войне. — Это оказалось легче выговорить, чем я думал.
— Ого! И кем?
— Снайпером.
— Тогда понятно. Ладно, если хочешь, закроем тему. Я хотел. Мы направились по дорожке туда, где, по словам Кати, находился японский парк. Там было хорошо — спокойно, много воды, деревянные мостики, водопады и японские лягушки, забавно надувавшие щеки.
Постепенно, незаметно, на кошачьих лапках подкрался вечер. Солнце мягко позолотило мир, выкрасив шпиль Останкинской башни в красный.
— Поедешь ко мне? — негромко спросила Катя.
Я не знал, что ответить. Если совсем честно, то возвращаться домой не хотелось совершенно. Напротив, я желал продолжения этого удивительного дня. Но существуют ведь и какие-то нормы приличия, черт возьми! С другой стороны, если весь мир готов рассыпаться в прах, то что мне до норм приличия? Другие миллиарды воруют не морщась, а я не могу девушку проводить до дома? Да пошли они все в жопу, учредители норм морали!
— Если ты не против, — ответил я.
— Дурак, что ли? Если бы была против, не предложила бы.
Оказалось, что живет она в Беляеве — это противоположный конец Москвы, но, несмотря на то что от ВДНХ туда проложена прямая ветка метро, я твердо решил поймать машину. Очень было бы глупо жмотничать в такой день.
Дом, у которого Катя попросила водителя остановить, оказался самой обычной московской многоэтажкой, чем-то он был похож на старого захиревшего монстра с простывшими бетонными ребрами перекрытий.
Только мы выбрались из такси, Катя едва слышно ругнулась и сказала:
— Саш, подожди. Мне надо кое с кем переговорить.
Окинув двор взглядом, я заметил, что из лоснящейся серебристой «Вольво», притулившейся у самого подъезда, на нас через приспущенное окошко поглядывает высокий крепкий парень лет тридцати. Недобро так поглядывает, размеренно подкидывая на ладони брелок. Рядом с ним сидел безразличный ко всему водитель, а был ли в машине еще кто-то, я разглядеть не мог из-за темных боковых стекол. Почему-то я сразу решил, что хмурый парень не кто иной, как бывший ухажер моей спутницы. Может, по выражению лица? В любом случае решив, что их беседа меня никаким боком не касается, я сбавил шаг и свернул к другому подъезду, где можно было переждать на лавочке.
Катя приблизилась вплотную к машине, но внутрь садиться не стала, пришлось парню самому выходить. Видно было, что покидать удобное кожаное кресло ему не хочется, но взгляд на себя сверху вниз он тем более не потерпит. Да еще от женщины!
Поначалу я не слышал, о чем они говорят, но постепенно, по мере накала страстей, оба собеседника перешли на повышенные тона, и до меня начали долетать обрывки фраз. Сначала послышалось слово «заказ», произнесенное незнакомцем, затем «шел бы он в жопу» — это от Кати. А вот следующее слово, донесшееся до моего слуха, не только удивило меня, но и в высшей степени насторожило. Это было второе прозвище Веника, бывшего начальника Кати, — Ирокез.
И тут же я понял, что для ухажера-неудачника у парня слишком дорогая машина и слишком дорогие шмотки. Такой бы с Катей по доброй воле встречаться не стал. А раз так, раз это не любовные разборки, то я не обязан в стеснении затыкать уши.
«Похоже, он на нее попросту наезжает», — подумал я, резко поднимаясь с лавочки.
— Эй, уважаемый! — громко произнес я, стараясь переключить на себя внимание. — Могу я узнать, в чем проблема?
— Отвянь, — коротко ответил незнакомец и попросил Катю: — Уйми его по-хорошему.
— Саш, подожди, я же просила!
— У тебя точно все в порядке?
— Не очень, но я разберусь.
Однако чуть заметная неуверенность в ее голосе подсказала мне, что сбавлять шаг не стоит.
— Твою мать! — парень резко обернулся ко мне. — Ты что, непонятливый? Вали, блин, отсюда, козлина!
— Погоди, — остановил я его. — Не горячись. Я ведь нормально тебя спросил, не наезжал. Я ее знакомый, мне интересно, в чем у человека проблема.
— Слушай, мне глубоко насрать и на тебя, и на твой интерес. Отвали и не мешай разговаривать. А вообще, ну тебя на хрен! Сам нарвался… — Парень наклонился к машине и жестко, почти по-военному приказал сидящему сзади: — Бас, разберись с придурком.
Дверца распахнулась, и на асфальт выбрался здоровенный, иначе не скажешь, чечен. Нет, ну действительно крупный, мне таких кавказцев еще видеть не приходилось. Хотя уж кого-кого, а их я через прицел до фига наблюдал.
— А ну иди сюда! — сказал он с сильным акцентом и поманил рукой.
Затем неожиданно разогнался и с удивительной быстротой в прыжке врезал мне ногой в подбородок. В глазах у меня полыхнуло, но я успел сжать челюсть, а то бы зубы повылетали. Этот добрый удар мог запросто поднять меня на пару сантиметров над асфальтом, но для пущего эффекта я еще специально чуток подпрыгнул, как делают каскадеры в фильмах, стараясь подчеркнуть мощь противника. Противник, особенно сильный, как этот, должен быть уверен в своем подавляющем преимуществе, иначе с ним могут возникнуть большие проблемы. Но я хорошо подлетел, вполне натурально, а потом, незаметно сгруппировавшись, хряснулся лопатками о землю. И надо же было именно в этом месте попасться камню! Я шибанулся об него как следует, так что даже крякнул помимо воли.
«Зато обязательная программа исчерпана», — мелькнуло у меня в голове вместе с воспоминанием о том, что во сне я крепко приложился подбородком о край люка, а затем еще получил собственным прикладом промеж лопаток. Других повреждений в сфере взаимодействия не случилось, так что дальше все зависело от меня.
Для убедительности я застонал, прикрыл веки и подергал ногой, делая вид, что не в силах подняться. На самом деле хоть удар чечена был более чем крепок, но его было трудно сравнить с тем, как гасит тебя ударная волна от взорвавшейся рядом мины. Там так лупит по мозгам, ушам и связкам, что потом пару дней говоришь не своим голосом, а то и дольше, в зависимости от калибра миномета. А здесь, может, легкое сотрясение, ну, поблюю, может быть, вечерком. В первый раз, что ли? Короче — неприятно, но далеко до потери боеспособности.
Правда, чечен об этом не знал. На мне ведь не были написаны крупными буквами три контузии и винтовочное ранение в шею, после которого пришлось самому выбираться с позиции и десять километров ползком переть через горы к своим. После такого даже попадание кастетом в лоб не покажется чем-то запредельным, не говоря уже об ударе мягкой подошвой кроссовки в челюсть. На тренировках я подпружиненной боксерской грушей иногда получал сильнее.
В общем, я лежал, давал умирающего шпака по полной программе и ждал, когда эта чудина подойдет, чтобы провести добивающий. А он, зараза, не подходил. Сразу ясно — профессионал, не любящий делать лишних движений. Ну ладно, это дело поправимое. Тут как раз Катя сообразила, что произошло, и вскрикнула. Нет, время тянуть больше было нельзя, а то ситуация грозила выйти из-под контроля. Пришлось мне терять выгодную позицию лежа на спине и начать приподниматься, чтобы спровоцировать чечена на добивающий. Сработало. Человек рвался в бой, как Матросов на амбразуру. Мне двух его движений хватило, чтобы понять, что добивать он будет двумя ногами в грудь с прыжка. Ну чего, хороший прием из американского фильма. Если бы я реально был в нокауте, может быть, такой даже прошел бы.
