Я чувствую свой страшный, черный дар
Всей яростью обугленного мозга.
Я рвал зубами вены, но пожар
Моей крови был безразличен звездам.
Я принял паству.
Выбирая ночь,
Когда медведи понимали слово
И искренне старались превозмочь
Звериной волей волю рук другого,
А именно – мой жесткий произвол,
С которым я удерживал их страсти.
Дивились Рыбы, Скорпион и Вол
Моей незримой и врожденной власти.
Пастух медведей!
Выжженный на лбу
Извечный титул…
Вызов вере в небо,
Вселенной, раздувающей клобук,
И Року, обесцветившему небыль!
Я противопоставлен был всему
И был бы мертв при первом же намеке
Готовности –
Приветствовать ту Тьму,
Что отнимает травяные соки
У заспанной поверхности земли…
Поверьте, что слова с заглавной буквы
Меняют смысл, переродясь в пыли
В самшит и кипарис
И бук…
Вы
Напрасно попытаетесь понять
Урок друидов.
Каменные руны
Не обратят затертый разум вспять
И не затронут выцветшие струны.
Медведи спят.
Ущербная луна
Дарует серебро косматым мордам.
В мои виски крадется седина
Неторопливым матовым аккордом.
Как хочется уснуть…
Закрыть глаза,
Увидеть поле, полное ромашек,
Где над ручьем кружится стрекоза,
А в небе бродит облако-барашек.
Вот в этот мир хочу шагнуть и я,
Продолжив путь по кромке алой меди
Заката.
В те запретные края,
Где светится Арктур – Пастух медведей…
Когда я закончил, медведи зааплодировали. Вы не поверите… Они встали на задние лапы и старательно захлопали, выражая свое удовольствие дружественным урчанием. Сыч, при первом же появлении хозяев леса спрятавшийся за сосной, не делал даже робких попыток вернуть свою пилу. По-моему, от страха он и дышал-то через раз. Волки наверняка были более храбрыми зверьми, они быстрее пришли в себя, раздраженно подвывая и порыкивая. Мишки вновь сели на свои места, а самый большой направился к нам. Он встал перед сосной, вытянул вперед лапы – ни дать ни взять заботливая мамаша, снимающая маленького сыночка с дерева.
– Любимая, побудь здесь и… не волнуйся за меня.
Я спрыгнул вниз, медведь ловко поймал меня огромными лапами и прижал к своей груди, не опуская на землю. Нежно покачивая, он смотрел на меня добрыми карими глазами, притоптывая на месте. Густая шерсть на его груди щекотала мне нос, я сморщился и улыбнулся. Медведь в ответ тоже осклабился от уха до уха, демонстрируя в улыбке впечатляющие клыки. Потом он обернулся к своим сородичам, добродушно подтвердив:
– Это он!
Медведи поддержали его дружным ревом. Волки ответили раздраженным воем.
– Мы давно ждали тебя, Пастух. Пойдем… Если ты голоден, мы накормим тебя, если болен – вылечим, если тебе нужна помощь – только попроси!
– М… А, собственно, с кем имею честь?.. – замялся я. Не то чтобы меня как-то беспокоил вид говорящего медведя, всякого уже насмотрелся, но что-то слегка напрягало. Возможно, моя поза. В смысле – мое положение. Трудно ощущать себя пастухом или пастырем огромных зверей, которые тетешкают тебя на ручках, словно младенца.
– Меня зовут дядя Миша, – скромно ответил медведь.
– А по отчеству?
– Можно без отчества. Ты ведь наш Пастух, тебе достаточно знать имена. Я представлю всех, они все ждут.
– Эй! Эй, минуточку, не так быстро! Я здесь не один и не могу бросить своих друзей.
– А где они? – не понял медведь. – Тут только волки кругом, так они с нами не дружат. Еще человек прячется за сосной, но он злой и жадный.
– Вон, волчица на дереве, – пояснил я, – это моя жена, ведьма Наташа. Есть еще ангел Анцифер и черт Фармазон, только они невидимы.
– Хорошо, как скажешь, – пожал плечами дядя Миша. – Ты и твоя жена поедете на мне, а остальные будут плясать.
Я кивнул.
– Я лично плясать не намерен! – грозно проверещал Фармазон, мгновенно оказавшийся перед моим носом. – Тоже мне нашелся заклинатель крупных хищников… Это ты для лопухов дрессировщика гималайских медведей изображай, а я-то тебя как облупленного знаю!
– Можете остаться здесь. Лично мне кажется, что медвежья пляска – это некий праздничный ритуал и ничего зазорного в нем нет. Анцифер же не протестует?
– Протестую, – неожиданно сухо вставил белый ангел. – Вполне возможно, что вся эта затея – древний языческий ритуал, и, как представитель истинной веры, я в нем участвовать не могу.
– Глупости! Я только что нашел самый безболезненный способ всеобщего спасения, а вы мне тут истерики устраиваете. Не нравится – сидите на ветке, мы с Наташей идем в гости. (На самом-то деле для участия в пляске требовались исключительно медведи, но уж очень хотелось пошутить. А то только они надо мной издеваются.)
– А мед будет? – тихо вздохнули близнецы.
– Мед будет? – переспросил я у своей мохнатой няньки.
– Хоть залейся! – пообещал дядя Миша. – У тебя, видать, с головой что-то, разговариваешь сам с собой. Но не сомневайся, мы тебя медком быстро вылечим.
– Спасибо, – кивнул я. – Наташа, пойдем.
– В таком виде? Нет, любимый, так я никуда не пойду.
– Но… не оставаться же здесь. Нас пригласили в гости. Она стесняется, – пояснил я, – в шкуре волчицы идти не хочет, а платье оставила далеко отсюда.
– Понял, сейчас поможем.
Дядя Миша, не выпуская меня из рук, подмигнул одному из медведей, кивком головы указывая ему на избушку. Как старый Сыч скрипел зубами!.. Даже мне было слышно. Но что он мог?! Приказать волкам броситься на нас? Медведи были слишком уверены в себе, и серые хищники не рисковали.
В избушке раздался грохот переворачиваемой мебели, звон посуды и прочие звуки, соответствующие повальному обыску. Оборотень уже не скрипел, а тихо выл на одной протяжной ноте. Наташа ловко спрыгнула вниз и уселась у ног дяди Миши, изящно обмахиваясь хвостом. Наконец из дверей домика показался улыбающийся медведь. Он был аж до кончика хвоста перемазан мукой, куриными яйцами, сметаной, чем-то еще, на задней лапе болталось продырявленное решето, на шее чалка воблы, но… В передних лапах герой аккуратненько нес короткое красное платье.
