– Побойся Бога, что ж мы, нехристи какие? Живого человека жечь… Вот ужо полиция приедет, так там в уезде и разберут, а то жечь… Иди отсюда!
Удобно уложив меня на охапке сена, егеря принесли хлеб, яички, молоко в крынке, а перед тем как выйти, низко кланялись, тихо благодаря:
– Спаси тебя Господь за то, что барину нашему в морду дал. Откушай, не побрезгуй, молочка попей. Вот ведь, подишь ты, немец, а какой человек…
Двери в конюшню заперли. Я вольготно развалился в сухом душистом разнотравье, запрокинув голову, чтобы остановить кровь. Лошади сочно хрупали овсом, под потолком носились ласточки, мне было хорошо, и мысли казались кристально чистыми. Больше не надо никого обманывать, не надо изображать из себя то, чем на самом деле не являешься, не надо говорить с акцентом, не надо глядеть на эти противные рожи. Все, пора становиться самим собой. В конце концов, на самом деле все не так уж и плохо. Барин не поедет на охоту, и хотя бы сегодня медведи будут спать спокойно. Барыня… Ну, может быть, ложка подействует хотя бы к вечеру. Старому Сычу не удалось склонить народ к самосуду, похоже, егеря его недолюбливают. Эх, жизнь моя – копейка медна-а-я…
К дверям конюшни кто-то подошел, зыркнул на меня свирепым взглядом сквозь щель и злорадно просипел:
– Ладно, поэт… Вот только дождись ночи…
* * *
Анцифер и Фармазон появились тут же, только я подумал о еде. Хлеба был целый каравай, вареных куриных яиц – четыре штуки, молока – полная крынка, так что мы закатили пир горой. Черт хвастался напропалую: дескать, именно он научил меня так драться.
– Не, мужики, вы бы видели сейчас его морду! А я не поленился, сбегал посмотрел… У толстобрюха глаз так заплыл, что бровей не видно, и подпрыгивает при ходьбе – так классно ему Серега сапогом под зад приложил!
– Это было просто замечательно! – воодушевленно поддерживал братца скромный Анцифер. – Когда он вас ударил, я уж было решил, что вы подставите и другую щеку, но вы… Ах, как вы ему вмазали! Рукоприкладство – это грех, но я горжусь вами.
– Мне и самому как-то приятно было, – признался я, – хотя с непривычки здорово ушиб палец. А вы не в курсе, что они там собираются делать?
– Граф булькает, как таз с вареньем, у него постельный режим и огромная примочка на пол-лица. Графиня мучается животом у себя в спальне, кусает подушки, отплевывается перьями и орет, чтобы не беспокоили. Вся дворня передает из уст в уста народную сказку о том, как умный немец побил глупого барина. Сыч шныряет по углам, злобный как аллигатор, на всех огрызается и явно строит козни. Уездный пристав сможет прибыть только завтра, поэтому сегодняшняя ночь решающая.
– Я должен все успеть.
– Правильно, а какой у нас план, майн генераль?
– Фармазон, прекратите издеваться. Никакого тактического плана у меня нет. Я уже говорил вам и Наташе, что совершенно не представляю себе, что делать дальше. Я никого не хочу убивать, да и не могу, если на то пошло. Вспомните перестрелку с Сычом… Стыдоба. Три ранения, а он бегает. Нет, кровопролития – это не по мне. Стихов, умертвляющих потенциального врага, у меня тоже нет. Итак, ваши предложения?
– Дались тебе эти медведи, – шумно начал нечистый, – дались тебе эти крысюки, дался тебе этот Сыч, далась тебе эта же… Все. Я сказал достаточно, чтобы присутствующие оценили мой такт и прямолинейность.
– Анцифер, скажите, неужели этот двуличный подстрекатель на самом деле половина моей души?!
– Увы, Сергей Александрович…
За разговорами незаметно опустилась ночь. Забегал конюх, справился о здоровье, проверил лошадей и принес мне рюмку водки с огурцом.
– Ты, немец, нос-то не вешай… Надумаешь бежать – конюшню не ломай, вон в том углу лаз есть, тока солому разгреби. Однако ночью лучше тут отсидись, вдруг опять упырь объявится. Дождись первых петухов, а уж там Христос тебе в подмогу. А двери я запереть должен, для порядку.
Мы посоветовались и тоже решили переждать до утра. Фармазон было нацелился на рюмку, но Анцифер успел осенить ее крестным знамением, и черту осталось лишь раздраженно плеваться. Около полуночи лошади стали проявлять первые признаки беспокойства, мы насторожились. Черт припал к дверным щелям и доложил обстановку:
– Братва, дело кислое! По всей территории усадьбы разгуливают волки, а наш недостреленный старикашка стоит прямо перед конюшней и что-то бормочет, размахивая руками. По морде видно: читает заклинание, гад…
– Может быть, пора воспользоваться лазом? – спросил я.
– Не выйдет, я ж тебе говорю, тут волки как по Бродвею разгуливают. Мгновенно заметят, вычислят и съедят с пуговицами.
– Будем молиться! – твердо решил Анцифер. – А ну-ка опуститесь на колени, прикройте глаза, сложите руки вот так…
– Ага, обрадовался! Щас я тебе помолюсь! Хочешь, чтобы меня совсем уволили?
– Хватит орать! Вечно вы цапаетесь, как сведенные! – прикрикнул я, вглядываясь в щель. – Посмотрите, они что-то задумали.
Повинуясь приказам вожака, серые хищники кольцом окружили конюшню, а десяток самых рослых старый Сыч медленно вел в атаку. Кони бились в стойлах, вставая на дыбы и стуча копытами, в воздухе пахло смертью.
– Сейчас он отодвинет засов, волки бросятся внутрь, и нам всем наступит неминуемая хана! – прозорливо заключил Фармазон.
– Ребята, ну вы же существа высшего порядка, сделайте что-нибудь!
Сыч приближался… Анцифер углубленно читал молитву, черт приготовился к худшему и лишь отряхивал соломинки с черного одеяния. Я тоже не видел никакого выхода, но мою мятущуюся душу вместо отчаянья наполняла здоровая злоба. Из-за этого маньяка моя жена навсегда останется волчицей, талантливые крысюки пойдут войной на Город и погибнут, барин выздоровеет и окончательно затравит медведей, даже если его жена все-таки умрет, это тоже сыграет на руку злодею, ведь в округе останется только один оборотень. А его подручные в качестве награды растерзают ни в чем не повинных лошадей, которые и сопротивляться-то не могут, потому что надежно привязаны в стойлах…
– Ну нет! – вскочил я, хватая висевший на стене серп.
– Серега, ты че? – отодвинулся Фармазон. – Не надо так нервничать, все устаканится… В Раю неплохо, а если залетишь к нам, я первый буду заглядывать в гости… Я тебя там не брошу, не переживай. Брось железочку, а?
– Он их не получит! – рычал я, с размаху обрубая крестьянским серпом поводья и недоуздки. Лошади косили безумными глазами. – Хотя бы их он не получит без боя… Фармазон, гоните их к выходу!
– Не идут! Они чуют волчий запах, они напуганы, и у них нет вожака.
– Вот этот подойдет? – Я повис на гриве рослого, черного как смоль жеребца. Он свирепо раздувал ноздри, приплясывал, и крутые мускулы, перекатываясь под лоснящейся шкурой, говорили о яростной жажде жизни. Такой конь будет биться до последнего…
– Братан, ты гений! – вдохновенно взвизгнул черт, подсаживая меня на лошадиную спину. – Держись крепче. Если ты свернешь шею – меня за это только похвалят!
