Да, Кирилл не забыл унижений в 1905 году… И еще он не простил ей грязного мужика.
В то же утро вслед за экипажем ушла в Петроград рота железнодорожного батальона. Две сотни казаков, два орудия и батальон пехотинцев – такова была теперь ее армия.
Она понимает: с минуты на минуту может начаться штурм дворца – восставшему гарнизону теперь некого бояться.
Но по-прежнему восставшие не приближаются ко дворцу. О нем будто забыли. Но это грозное затишье. Ходят слухи: пушки восставших направлены на собор и дворец, с часу на час нужно ждать…
Днем она почти забывает о неизбежной грозе – мечется между больными детьми и больной Подругой.
Ночью она не может спать… Спускается в подвальное помещение дворца, где в натопленной жаре отдыхают казаки конвоя. Пытается ободрить, укрепить их дух молитвами. А потом до утра разговаривает с Лили Ден. И все это время она шлет, шлет телеграммы ему. Телеграммы возвращаются с насмешливой пометкой: «Место пребывания неизвестно».
Неизвестно место пребывания самодержца всея Руси… Она не выдерживает – посылает за Павлом. С тех пор как его сын принял участие в убийстве Распутина, Павла не звали во дворец. Он пришел; рассказывает: поезд с Ники задержан, но Ники жив-здоров…
Она умоляет Павла что-то предпринять: обратиться к верным войскам; катастрофа близится! Он не пытается ей объяснить, что верных войск больше нет, что катастрофа уже свершилась. Павел жалеет ее. Он сообщает, что Кирилл, Миша и он составили проект Манифеста, который собираются отвезти в Думу. В этом проекте царь дарует ответственное перед Думой министерство. Аликс одобряет. Наконец-то! Она поняла: нужны уступки. (На этот Манифест, подписанный тремя великими князьями, уже никто не обратит внимания. В Думе ждут совсем другого Манифеста.)
В ночь на 2 марта Аликс постигает новый удар. Около часа ночи во дворец является генерал Иванов – тот самый, которого послал Ники с отборной командой Георгиевских кавалеров. В лиловом кабинете старый генерал рассказывает ей, как были разобраны пути, окружен восставшими эшелон и «распропагандирован». Георгиевцы отказались выйти из вагонов – не подчинились его приказам. Никто не придет на помощь дворцу. Но опять начинаются ее миражи: она умоляет старика попытаться с георгиевцами прорваться к Ники…
После ухода генерала она все-таки поняла: теперь – полная беззащитность! Теперь бунтовщики могут прийти в любой момент. Она вновь отправляет за Павлом сотника конвоя. Посланец подходит к ограде дворца великого князя, долго звонит. Так и не получив ответа, перелезает через ограду. Парадный вход во дворце великого князя, к его изумлению, оказался открыт. Он блуждает по бесконечным залам пустого дворца. И понимает: прислуга сбежала… Наконец он выходит к спальне Павла. У самых дверей спит камердинер. Все, что осталось от бесчисленных слуг…
Сотник объясняет Павлу: во дворце с минуты на минуту ждут прихода восставших. Великий князь начинает куда-то звонить, с кем-то договариваться, наконец просит передать Аликс: Дума гарантирует безопасность дворца, и пусть Аликс не беспокоится.
Утром 2 марта Аликс написала два длинных письма Ники. Двое казаков конвоя зашивают крохотные конвертики с письмами под лампасы.
«2 марта 1917 г. Мое сердце разрывается от мысли, что ты в полном одиночестве переживаешь все эти муки и волнения, и мы ничего не знаем о тебе, а ты не знаешь ничего о нас. Теперь я посылаю к тебе Соловьева и Грамотина, даю каждому по письму и надеюсь, что, по крайней мере, хоть одно дойдет до тебя. Я хотела послать аэроплан, но все люди исчезли. Молодые люди расскажут тебе обо всем, так что мне нечего говорить тебе о положении дел. Все отвратительно, и события развиваются с колоссальной быстротой. Но я твердо верю – и ничто не поколеблет этой веры – все будет хорошо… Ясно, что они хотят не допустить тебя увидеться со мною, прежде чем ты не подпишешь какую-нибудь бумагу, конституцию или какой-нибудь ужас в этом роде. А ты один, не имея за собой армии, пойманный как мышь в западню, что ты можешь сделать? Это величайшая низость и подлость, не слыханная в истории, чтобы задерживать своего Государя… Может быть, ты покажешься войскам в других местах и соберешь их вокруг себя? Если тебя принудят к уступкам, то ни в каком случае ты не обязан их исполнять, потому что они были добыты недостойным образом… Твое маленькое семейство достойно своего отца. Я постепенно рассказала о положении Старшим – раньше они были слишком больны… Притворяться перед ними было очень мучительно, Бэби я сказала лишь половину, у него 36,1. Он очень веселый. Только все в отчаянии, что ты не едешь… Лили – ангел, неразлучна, спит в спальне. Мария со мной, мы обе в наших халатах и с повязанными головами… Старая чета Бенкендорфов ночуют в доме, а Апраксин пробирается сюда в штатском… Все мы бодры, не подавлены обстоятельствами, только мучимся за тебя и испытываем невыразимое унижение за тебя, Святой страдалец…
Вчера ночью от часу до двух с половиной виделась с Ивановым… Я думаю, что он мог бы проехать к тебе через Дно, но сможет ли он прорваться? Он надеялся провести твой поезд за своим. Сожгли дом Фредерикса, семья его в конногвардейском госпитале… Два течения – Дума и революционеры – две змеи, которые, как я надеюсь, отгрызут друг другу головы. Это спасло бы положение. Я чувствую, что Бог что-нибудь сделает. Какое яркое солнце. Только бы ты был здесь! Одно плохо, даже Экипаж покинул нас – они совершенно ничего не понимают, в них сидит какой-то микроб… Но когда узнают, что тебя не выпустили, войска придут в неистовство и восстанут против всех…
Что ж, пускай они водворят порядок и покажут, что они на что-нибудь годятся в Думе. Но они зажгли слишком большой пожар и как его теперь потушить?.. Дети лежат спокойно в темноте, лифт не работает вот уже 4 дня, лопнула труба… Я сейчас выйду поздороваться с солдатами, которые теперь стоят перед домом… Сердце сильно болит, но я не обращаю внимания – настроение мое совершенно бодрое, боевое… Я не могу ничего советовать, только будь, дорогой, самим собой. Если придется покориться обстоятельствам, то Бог поможет освободиться от них. О, мой святой страдалец…»
Приписка: «Носи Его («Друга». – Э. Р.) крест, если даже и не удобно, ради моего спокойствия».
В темной спальне начинают выздоравливать дети. Очнулась от болезни, высокой температуры Вырубова. Она заболела еще в том мире, где была всесильной Подругой самой могущественной женщины России. И очнулась – в опальном, осажденном дворце.
3 марта начинаются эти слухи, сводящие с ума слухи: он отрекся! И опять она зовет Павла. Волков отправляется во дворец за великим князем.
Павел приносит ей напечатанный в газете текст Манифеста об отречении. «Нет-нет, я не верю, все слухи, газетная клевета…» Она не хочет читать Манифест, впадает в прострацию. Весь день шепчет по-французски: «Отрекся! Отрекся…» Они окончательно захватили наследство Маленького. Отдано все, что она защищала. Но она остается Прекрасной Возлюбленной, не винит его – ни на мгновение, ни словом. «Ники и Аликс – хорошая пара». И она пишет ему…
«3 марта. Любимый. Душа души моей – ах, как мое сердце обливается кровью за тебя. Схожу с ума, не зная совершенно ничего, кроме самых гнусных слухов, которые могут довести человека до безумия. Хотела бы знать, добрались ли до тебя сегодня двое юнцов, которых я отправила с письмами?.. Ах, ради Бога хоть строчку. Это письмо передаст тебе жена офицера. Ничего не знаю о тебе, только раздирающие сердце слухи. Ты без сомнения слышишь то же самое…
