Целая бригада новых реактивных минометов – 36 пусковых установок, снаряженных боеприпасами и готовых к залпу. Командир бригады тут же получил от меня задачу, и спустя 20 минут был дан залп такой мощности, от которого оставшиеся в живых гитлеровцы долго не могли прийти в себя. Наши части пошли вперед. Еще двадцать минут – и они, сломив ослабевшее сопротивление, перевалили за полотно железной дороги. За ними двинулись авангардные колонны 1‑й гвардейской танковой армии.
Прорыв на всю глубину тактической обороны был завершен. Армия выполнила первую боевую задачу в срок. Совместно с 1‑й гвардейской танковой армией она выходила на оперативный простор.
В такие минуты забывается усталость, забываются все неурядицы, обиды, которые только что выводили тебя из равновесия. Это настоящая радость победы!
Тороплюсь скорее домой, на командный пункт, к боевым друзьям, с которыми днями и ночами готовил операцию. Навстречу движутся колонны частей резерва. При лунном свете вижу веселые, улыбающиеся лица. «Солдатский вестник» уже передал, что прорыв завершен, сделан еще один крупный шаг к победе.
На командном пункте связываюсь со штабом фронта. Докладываю подробности и результаты боя. В телефонной трубке слышу веселые голоса. Вижу глаза связистов, которые ловят каждое слово.
Закончил доклад. Вопросов нет. Все ясно.
Через несколько минут раздается звонок. Меня просит к телефону командующий 2‑й гвардейской танковой армией генерал-полковник С. И. Богданов. Мы расстались в Люблине, где Семен Ильич был тяжело ранен. Он вернулся в строй.
Богданов поздравляет с успехом, я поздравляю его. Он желает мне встречи на новых рубежах. Говорит, что сейчас покидает свой командный пункт и выходит с танками на оперативный простор. Хлопот у него по горло, но он не забыл позвонить мне, чтобы проститься и пожелать успеха. На душе тепло от внимания боевого друга. Желаю и ему «ни пуха ни пера».
Командующий 1‑й гвардейской танковой армией генерал-полковник Михаил Ефимович Катуков в это время находился в блиндаже рядом с моим командным пунктом. Я застал его, когда он собирался в путь. Михаил Ефимович надел новый китель, со всеми медалями и орденами, словно отправлялся не в бой, а на парад. Жму ему руку, желаю успеха!
Наши войска получили возможность двигаться стремительно, не оглядываясь назад. Важно было лишь правильно организовать подвоз горючего, боеприпасов и продовольствия. На Военный совет были вызваны начальник тыла армии генерал-майор Похазников, начальник штаба тыла полковник Бродский, начальник артиллерийского снабжения полковник Букарев, начальник отдела горюче-смазочных материалов полковник Акимов, начальник продовольственного снабжения полковник Спасов, начальник медицинской службы полковник Бойко. Их ознакомили со сложившейся обстановкой и вероятным характером предстоящих действий, предложили разработать план-график снабжения войск всем необходимым, в первую очередь горючим, боеприпасами и медикаментами.
Соединениям были разосланы частные боевые приказы, согласно которым мы за последующие дни должны пройти по 25–30 километров. Как я и предполагал, наступление шло со значительным опережением установленных сроков.
После трех суток, насыщенных боями и различными событиями настолько, что не выбрать было и часа для отдыха, ночь на 16 января показалась совсем спокойной.
Рано утром первый эшелон управления армии двинулся вперед, на новый командный пункт, чтобы не отставать от войск. У железной дороги Варта – Радом я и генералы Пронин и Белявский, пропустив штабную колонну вперед, заехали в Едлинск, где находился штаб 4‑го гвардейского корпуса.
К этому времени 45‑я пехотная дивизия противника, действовавшая в промежутке между 69‑й и 8‑й гвардейской армиями, оказалась в окружении. Под ударами наших подразделений с флангов и тыла ее части начали сдаваться в плен.
Ко мне привели двух пленных немецких подполковников. Один из них – офицер генерального штаба.
– Как вы оцениваете обстановку? – спросил я.
– Ваше теперешнее наступление приведет Германию к окончательной катастрофе, – ответил подполковник из генерального штаба.
– Катастрофа постигнет не Германию, а фашизм и Гитлера! – уточнил А. М. Пронин.
– Это одно и то же! – ответили немцы почти в один голос.
В беседе за чаем с бутербродами они, уже не опасаясь, что их могут подслушать гестаповцы, свободно высказывали свои мысли. Офицер генерального штаба заявил, что после поражения на Волге, а затем под Курском многие генералы и офицеры уже не верят в благополучный исход войны. Виноваты Гитлер и Геббельс: они не искали связи с Советским правительством, чтобы заключить мир на любых условиях.
– Почему вы считаете, что советский народ, перенеся много страданий от зверств гитлеровцев, так легко пойдет на мирные переговоры? – спросил я.
– Мир нужен не только немцам, но и русским. Ваши союзники ненадежные. Мы, немцы, можем договориться с вами и будем надежными соседями, а может быть, и союзниками против теперешних ваших союзников.
– Почему же в сорок первом немцы, нарушив договор о ненападении, напали на нашу мирную страну, которая никому не угрожала?
– Бурный рост Страны Советов внушал нам страх, мы боялись, что вы первые нападете на нас. Гитлер решил опередить вас, чем совершил самую большую ошибку. Мы не ожидали, что Советы так сильны. Наш генеральный штаб и Гитлер просчитались.
Из беседы можно было сделать вывод, что гитлеровские офицеры здраво оценивают обстановку: они уже видят неминуемую катастрофу и ищут спасение только в заключении мира.
Из Едлинска я поспешил в Бялобжеги, на наш правый фланг, к командиру 28‑го гвардейского стрелкового корпуса генерал-лейтенанту А. И. Рыжову. Начальник штаба полковник Мамчин доложил обстановку. Наступление в полосе корпуса развивалось успешно. Части 79‑й и 88‑й гвардейских стрелковых дивизий вышли на рубеж Пшибышев – Редлин – Кожухов. Мы узнали, что командир корпуса выехал в 88‑ю дивизию. Решили догнать его. У деревни Борки возле мельницы увидели толпу польских крестьян. Слышались крики, женский плач. Мы вышли из машины. Толпа расступилась. Перед нами лежали два трупа – мужчины лет сорока пяти и подростка лет шестнадцати. Мы сняли шапки. За нами вся толпа обнажила головы.
Грудь пожилого мужчины была изрешечена пулями. На лице юноши – три пулевые раны.
– Кто это сделал?
Толпа загудела, заговорили сразу все – ничего не понять. Я попросил одного из поляков спокойно рассказать, что здесь произошло. Он ответил по-русски. Часа два-три тому назад фашисты, отступая, ворвались на мельницу. Схватив мешки с мукой, они хотели их вынести и погрузить на подводу. Двое крестьян отец и сын – уцепились за свои мешки. Тогда гитлеровец поднял автомат. Выпустил одну очередь в спину отца, а другую – в лицо мальчика… В это время появились советские бойцы на опушке леса. Гитлеровцы вскочили на крестьянские сани и скрылись.
