5
Противник, отбивая контрудар войск Сталинградского фронта с севера, одновременно главный удар наносил с запада непосредственно на город. Его удары наносились в трех направлениях: силами 51‑го армейского корпуса на Гумрак, Городище; второй, наиболее сильный удар силами 48‑го танкового корпуса, в направлении – Карповка, Воропоново, Купоросное, в стык 62‑й и 64‑й армий; третий – 4‑й армейский корпус наносил удар на Бекетовку, с целью выйти к Волге.
Войска 62‑й и 64‑й армий в течение 10 суток отбивали атаки противника, с тяжелыми боями медленно отходили на внутренний оборонительный обвод, доходило до рукопашных схваток. Некоторые подразделения погибали полностью, но не сдавали врагу обороняемых участков.
Командование фронтом, опасаясь прорыва противника к Волге и ее форсирования, приняло меры к обороне левого берега Волги на участке Средне-Погромное, Светлый Яр. На этом участке были развернуты пять танковых бригад 2‑го танкового корпуса, но танков в этих бригадах не было.
Кроме того, на левом берегу была создана фронтовая артиллерийская группа, которая делилась на четыре подгруппы: северная в составе 86 орудий и минометов, для поддержки 62‑й армии; южная – в составе 64 орудий и минометов, для поддержки 64‑й армии; подгруппа Волжской военной флотилии в составе 16 орудий, как маневренная группа по Волге, и группа зенитной артиллерии.
К 12 сентября войска 62‑й и 64‑й армий под давлением превосходящих сил противника, несмотря на героическое сопротивление, вынуждены были отойти на городской оборонительный обвод. К этому времени противник в районе Купоросное вышел к Волге и изолировал 62‑ю армию от остальных войск фронта. На 62‑ю армию была возложена задача оборонять центральную часть Сталинграда и заводские районы. Ее фронт обороны проходил от правого берега Волги у поселка Рынок, через Орловку, восточное Городища и Разгуляевки, опытная станция, железнодорожная станция Садовая, Купоросная. Максимальное расстояние от берега Волги у Орловки около 10 километров. С 13 сентября начались бои непосредственно за город.
6
Полтора месяца боевой жизни многому меня научили. Я имел возможность изучить врага в боевой обстановке, проанализировать его оперативные и тактические замыслы.
Глубокие клинья, сходящиеся в глубине в одну точку, – основа всех тактических и оперативных замыслов немецких генералов. Имея превосходство в авиации, а также в танках, захватчики сравнительно легко прорывали нашу оборону, вбивали клинья, создавали видимость окружения и тем самым заставляли наши части отходить. Но достаточно было упорной обороной или контратаками остановить или разбить один из клиньев, как второй уже повисал в воздухе, ища опоры.
Так было за Доном. Когда ударный клин 51‑го армейского корпуса немцев был остановлен на реке Чир, то второй ударный клин повис в районе Верхне-Бузиновки. Так было и на юге. 64‑я, 57‑я армии в августе отбили атаки противника с юга и с юго-запада – его вторая группировка, выйдя к Волге, севернее города, больше недели бездействовала.
В тактике противник сохранял шаблон. Пехота бодро шла в наступление лишь тогда, когда танки находились уже на объекте атаки. А танки обычно шли в наступление лишь тогда, когда над головой наших войск висела авиация. Достаточно было нарушить этот порядок, как наступление противника приостанавливалось и его части откатывались назад.
Так было на Дону, когда 112‑я дивизия несколько дней подряд успешно отбивала атаки в районе Верхне-Чирской и Новомаксимовский. Авиация противника боялась подлетать близко к нашим позициям, так как рядом был сосредоточен мощный узел зенитной артиллерии, прикрывавший железнодорожный мост через Дон.
Так было и на реке Аксай. Танки противника не успели поддержать свою пехоту, и она вскоре была отброшена назад.
Так было у Плодовитого, Абганерово и на других участках.
Захватчики не выдерживали наших внезапных ударов, особенно артиллерийского и минометного огня. Стоило нам организовать удачный артиллерийский налет по скоплению противника, как гитлеровцы в панике разбегались.
Гитлеровцы не терпели ближнего боя, они открывали огонь из автоматов за километр и больше, когда пули не могли пролететь и половины расстояния. Стреляли для поддержки своего духа и стремясь запугать наших бойцов. Они не выдерживали нашего сближения при контратаке, немедленно залегали и даже отходили назад. У них была хорошо отработана связь пехоты с танками и авиацией, особенно при помощи ракет и радио. Свою авиацию они встречали десятками и сотнями ракет и тем самым обозначали себя и свой фронт. Наши бойцы и командиры, разгадав эту сигнализацию, стали использовать ее, чем нередко вводили противника в заблуждение.
Разбирая тактические и оперативные приемы противника, я старался найти контрмеры и контрприемы. Особенно часто задумывался над тем, как на поле боя ликвидировать или ослабить превосходство немецкой авиации, ее воздействие на психику наших солдат. Мне вспомнились бои с белогвардейцами и белополяками в гражданскую войну, когда приходилось наступать под огнем артиллерии и пулеметов без артиллерийской поддержки. Тогда мы быстро, бегом сближались с противником, и его артиллерия не успевала менять прицел, чтобы пристреляться, по быстро приближающейся цели. Дружное «ура» решало бой, – нашу атаку остановить было невозможно.
В итоге я пришел к выводу, что лучшим приемом борьбы с фашистскими захватчиками будет ближний бой, применяемый днем и ночью в различных вариантах. Мы должны находиться как можно ближе от противника, чтобы его авиация не могла бомбить наш передний край или переднюю траншею. Надо, чтобы каждый немецкий солдат чувствовал, что он находится под прицелом русского оружия, которое всегда готово угостить его смертельной дозой свинца.
Эти мысли родились у меня в часы раздумья о судьбе города, за который шли ожесточенные схватки. Мне казалось, что именно там, в боях за город, можно навязать противнику ближний бой и выбить из рук врага главный козырь авиацию.
11 сентября 1942 года меня вызвали в Военный совет фронта. Это был объединенный Военный совет двух фронтов: Сталинградского и Юго-Восточного.
Попрощавшись с Шумиловым, Абрамовым, Сердюком, Ласкиным и другими товарищами, я выехал из Бекетовки в штаб фронта – в Ямы, на левом берегу Волги.
Я уже более месяца никуда не выезжал из зоны боевых действий, не видел наших тылов.
Дорога по тылам оказалась хлопотливой. Проселки забиты или отходящими войсками, или беженцами. Фашистские самолеты совершали разбойничьи налеты на мирных жителей, уходящих на восток. На переправах создавались пробки. Паромы через протоки Волги работали с перебоями, отчаливали от берега с перегрузкой.
На берегу Волги скопились повозки и машины с ранеными. От этой картины щемило сердце, но я ничем им помочь не мог. Увидя мои генеральские знаки различия, меня обступили с расспросами: «Как дела в городе?», «Сдадим ли Сталинград?», «Когда остановится отступление?»
