Переговоры по-персидски
Клеарх и другие стратеги приняли решение отступать. Но у них не было запасов продовольствия, четкого представления о маршруте, а персидские войска подтягивались со всех сторон и могли напасть в любой момент. Кир был мертв, а это значило, что даже в случае побед в новых сражениях положение греков не улучшилось бы. Поэтому Клеарх и несколько других высших командиров, взяв предварительно с персов самые страшные клятвы отпустить их назад невредимыми, отправились на переговоры. И, конечно, персы всех их убили или захватили в плен живыми (и потом подвергли мучительной казни) – кроме одного, который, хоть и был ранен в живот, но, как пишет Ксенофонт, «придерживая кишки», добежал до своих и сообщил им о предательстве.
Краткая характеристика, которую Ксенофонт в этом месте «Анабасиса» дает погибшему Клеарху, лучше всего рисует самого Ксенофонта. Клеарх, по его мнению, человек благородный: ведь он мог жить в мире и спокойствии на деньги, награбленные на войне, но «вместо того, чтобы предаться праздности, он трудится (то есть воюет) и спокойному наслаждению богатством предпочитает трату денег на военные цели». Одним из главных достоинств Клеарха как командира, по мнению Ксенофонта, было то, что собственные солдаты боялись его куда больше, чем врагов.
Но как бы Ксенофонт ни относился к убитым стратегам, все они были, по его словам, опытными воинами, испытанными полководцами. Теперь, после их гибели, положение казалось совершенно безнадежным. Об этом все время кричали персы, подъезжавшие к греческому лагерю. Они предлагали сдаться на милость царя, утверждая, что Артаксеркс испытывал враждебность только к близким сподвижникам Кира, вербовавшим для него армию и командовавшим ею в походе. А рядовых воинов он возьмет на службу или поможет им вернуться на родину. Большинство воинов склонялись к тому, чтобы сложить оружие. Они не то чтобы верили персам, а просто полагали, что рано или поздно все равно придется сдаться. Так зачем лишние мучения? Уж будь что будет. Надо надеяться на милосердие Артаксеркса. Примерно к этому и сводились выступления ораторов на общей сходке в греческом лагере.
«Однако в армии находился некий Ксенофонт-афинянин, который сопровождал войско, хотя он не состоял ни стратегом, ни лохагом
[29]
, ни солдатом»
[30]
. Он и взял слово.
Выпускник «мыслильни»
Ксенофонт пишет о себе в третьем лице вовсе не из скромности, скорее наоборот. Так удобнее рассказывать о собственных подвигах. Между прочим, Юлий Цезарь, внимательный читатель и большой поклонник Ксенофонта, перенял у него этот прием, когда писал свои знаменитые «Записки о Галльской войне». Не «я храбро бросился в бой и всех победил», а Цезарь. То же самое, но получается не хвастливо, а объективно – вроде бы со стороны.
Выступление «некоего Ксенофонта-афинянина», если верить писателю Ксенофонту, было кратким, но предельно логичным и убедительным. Во-первых, он посоветовал всем посмотреть правде в глаза: ни у Артаксеркса, ни у других персов нет ни малейших причин проявлять к ним милосердие. Если уж они убили такого великого воина, как Клеарх, который мог бы действительно принести им своими советами огромную пользу, то чего ждать всем остальным? Зачем персы, которым и свою-то огромную армию кормить нечем, станут тратиться еще на 12 тысяч человек? Скорее следует ожидать, что они казнят всех до одного, чтобы нагнать страха на мятежников, которых так много сейчас в дальних провинциях империи. Затем от аргументов разума Ксенофонт перешел к более понятным большинству солдат доводам эмоционального характера. «Мы пришли сюда за деньгами и славой, – заявил он. – До сих пор, подчиняясь жесткой дисциплине, установленной Клеархом, из почтения к Киру и из уважения к персам мы никого не грабили, а ждали наград, обещанных нам после победы. А теперь нам некого бояться и некого уважать – после гибели командиров и предательских действий противника. Во время сражений мы видели, кто чего стоит. И если в дальнейшем мы будем вести себя разумно и не поддадимся панике, то, хотя кто-то из нас и погибнет, большинство вернутся на родину богачами».
В той ситуации, в которой оказались греки, важно было не только то, что говорил оратор, но и как он это делал: без истерики, без суеты, уверенно, давая понять, что твердо знает, о чем говорит. И когда они стали выбирать стратегов взамен захваченных персами, то одним из них оказался Ксенофонт-афинянин, хотя он и не был «ни стратегом, ни лохагом, ни солдатом», а просто другом захваченного врагами Клеарха. Сократ мог бы гордиться: философ научил его, прежде чем принять какое-то решение, трезво оценить обстановку и не обманывать ни себя, ни окружающих пустыми надеждами, говорить им не сладкие, но гибельные слова утешения, а жесткую, но спасительную правду.
Отступление десяти тысяч
Если посмотреть на карту Персидского царства, то может показаться, что самый простой путь от Вавилона до моря лежит прямиком на запад. Так оно и есть – по карте. А на деле на этом пути, во-первых, надо переправляться через две огромные реки – Тигр и Евфрат – без мостов и даже без лодок и плотов. А враг, конечно, атаковал бы их во время переправы, и это привело бы к большим потерям. Во-вторых, по пути пришлось бы преодолевать почти безводную пустыню или идти через равнины, на которых персидская конница могла легко их догнать и окружить. В-третьих, у персов в прибрежных городах Сирии и Палестины стояли сильные армии. Они вместе с теми частями, которые преследовали греков, обложили бы их со всех сторон. В-четвертых, чтобы захватить корабли, пришлось бы брать или осаждать хорошо укрепленные города, а у греков не было ни осадных машин, ни возможностей их быстро построить. Было еще и «в-пятых», и «в-шестых», но и предыдущих причин оказалось достаточно, чтобы понять: короткий путь на запад, скорее всего, закончился бы гибелью «десяти тысяч».
И они решили отступать на север. Никто из греков никогда не бывал в тех краях, но они слышали, что местность по пути в основном гористая, и сообразили: если идти по гребням, то конницы можно не опасаться. И действительно, основная вражеская армия преследовала греков недолго. Как только они добрались до предгорий, персы, за исключением нескольких мобильных отрядов, отстали. Но всем подданным персидского царя, всем наместникам провинций, всем князькам туземных народов, живших на пути, которым должны были пройти греки, были разосланы строжайшие указания: не снабжать чужаков продовольствием, не давать проводников, а при первой возможности – атаковать и уничтожить.
Постепенно Ксенофонт и спартанец Хирисоф выдвинулись в главные вожди армии, хотя остальные стратеги не были от этого в восторге. Но отступление оказалось тяжелым, и вопрос о том, кто лучший командир, решался не закулисными интригами, а на глазах у всех: в боях и переходах, когда надо было стремительно принимать решения и не бояться брать на себя ответственность.
Афинянин и спартанец во главе армии наемников – сочетание не совсем обычное. Но ведь Ксенофонт научился у Сократа трезво оценивать факты, не поддаваться чувству ненависти к сильному врагу, а уважать его и пытаться понять, в чем его сила. А кто был достоин большего уважения со стороны солдата, чем спартанцы? Поэтому Ксенофонт-афинянин, приглядевшись к Хирисофу и убедившись, что ему можно доверять, добровольно (если верить писателю-Ксенофонту) уступил первенство. Во время похода Хирисоф командовал авангардом, а Ксенофонт – арьергардом. Так каждый из них смог реализовать свои лучшие качества. Там, где нужно было непреклонно идти вперед, показывать всем пример, первым бросаться в бой и нагонять страх на врагов, Хирисоф оказался незаменим. Там же, где надо было замести следы, увернуться от преследования, уладить полюбовно дело с местными жителями, вступал в дело ученик Сократа.
