– Возможно, вы считаете, что раз вы в СС, то умнее всех остальных?
Ну, здесь этот парень явно переборщил. Дело в том, что я вообще не собирался выставлять себя эдаким умником. Просто у меня такая манера общения. И потом, как род войск может влиять на ум?
– Но я ведь не укоряю вас тем, что вы служите в военной полиции.
Эта ситуация поставила обоих полицейских в весьма щекотливое положение. Отцепятся они от меня или нет?
– Ради бога, составьте рапорт. Я уже объяснил вам, что я обычный мотоциклист-посыльный. Курьер, если хотите. Из мотоциклетного батальона. И у меня приказ – доставить пакет в штаб дивизии. Если хотите меня задержать, пожалуйста, но под вашу ответственность.
Так что поступайте, как считаете нужным, подумал я. В конце концов, не моя вина, что мне так и не выдали прав. Но полицейские, похоже, приняли решение. Они записали все мои данные, сверившись с солдатской книжкой, и отпустили меня с миром.
Штаб дивизии расположился в Гмундене, справа от озера Траунзе, в здании роскошного отеля. С поручением я справился быстро и по идее сразу же должен был отправиться в батальон. Я посмотрел на часы – 16:00 – и подумал, что смогу убить двух зайцев одним выстрелом. Мне вспомнилось изречение нашего Белы: «Черт возьми, надо же хоть краем глаза увидеть этот мир!» И заодно пропустить очередное вечернее построение. И я решил прогуляться – проехал до самого озера Эбензе. Ни к чему околачиваться в штабе дивизии. Куда лучше было присесть за столик уютного кафе у реки. Около 18:00 я решил возвращаться.
Вечернее построение давно прошло. Инцидент с двоими полицейскими не выходил у меня из головы, и я все же решил доложить обо всем шпису. На него это не произвело ровным счетом никакого впечатления. Просто черкнул у себя в блокнотике пару слов и разрешил мне идти. Что будет теперь? Но ведь я не виноват, что мне прав не выдали! Я решил переговорить со своими товарищами. Но никого не нашел. Наверняка закатились в одно облюбованное рядовым составом веселенькое место, потому что ходить по кафе в Кирхдорфе нам не рекомендовалось – уж очень велика была вероятность нарваться там на кого-нибудь из начальства.
Именно Ципп первым обнаружил это заведение на отшибе. Хоть до него и приходилось тащиться несколько километров – кабачок располагался как раз на развилке дорог, одна из которых вела на Заттельдорф. Обслуживали посетителей там дочери хозяйки, там было тихо, уютно и – главное – безопасно.
Еще издали я услышал пение. Ага, значит, ребята уже в нужной кондиции. Оказывается, у Белы был день рождения – разве это не повод для веселья? В центре компании сидела девушка с гитарой – одним словом, царила самая непринужденная и подходящая для пения наших «песен ландскнехтов» атмосфера.
То ли военная полиция направила куда следует соответствующий рапорт, то ли решение исходило от командования батальона, но на следующее утро были назначены экзамены на вождение и выдача прав. Я особо в детали не вникал. Эти права – формальность для всех нас, не более того. Но когда мы въехали на мотоциклах во двор, были немало удивлены – вся территория была разлинована пустыми бутылками: повороты, перекрестки и так далее. Приволокли и пустую бочку из-под бензина, положили на бок, поверх нее укрепили доски – все это символизировало спуск и подъем. Мы лишь улыбнулись: неужели во всем этом была необходимость?
В Пожареваце мы сами для себя соорудили нечто вроде качелей из досок, на которых оттачивали навыки фигурного вождения – например, проехать по этой доске стоя и заложив руки за голову. А Бела вообще решил отличиться – он встал на сиденье мотоцикла. И надо сказать, сумел одолеть короткие дистанции. Для его мотоцикла эти эксперименты даром не прошли – пришлось сдать машину в ремонт, хотя поломку вряд ли можно было назвать серьезной. Все это было еще в ту пору, когда мы только овладевали элементарными навыками управления мотоциклом. Однажды мы стояли у своих машин, готовясь к практическим занятиям вместе с нашим инструктором по вождению – фельдфебелем вермахта. И в этот момент во двор въехал Бела, причем стоя на сиденье обеими ногами. Едва заметив фельдфебеля, он мгновенно шлепнулся задом в седло. Подобные фокусы были строго-настрого запрещены, и уж кому-кому, а Беле это было ясно. Результат: фельдфебель доложил об инциденте начальству, а всем нам объявили три дня неувольнения.
Но вернемся к экзамену и правам. Каждому из нас предстояло проехать между бутылками и в завершение миновать импровизированные спуск и подъем. Только Ганс сбил пару бутылок, виляя в этом лабиринте. Остальные проехали безукоризненно, причем на такой скорости, которая была явно в новинку нашим экзаменаторам.
– Ребята, вы бы наверняка подняли меня на смех, начни я задавать вам вопросы. Я просто был не в курсе вашего опыта практического вождения. Короче говоря, шпис выдаст вам соответствующие удостоверения на право управления мотоциклом.
Мы, взревев двигателями, тут же укатили на нашу стоянку.
– Гельмут – к адъютанту! – выкрикнул Хубер.
Положив отвертку – проверял карбюратор, – я отправился к адъютанту батальона. И получил от него совершенно новую задачу: мне предстояло скопировать карты! Он объяснил, что, дескать, карт конкретного района не хватает и я, будучи «художником», должен снять несколько копий. Для меня так и осталось загадкой, отчего меня сочли художником, и не просто художником, а еще и картографом. Однако во всем этом было нечто заманчивое – с меня взяли подписку о неразглашении военной тайны!
Весь день я просидел в маленькой каморке штаба и изо всех сил старался оправдать оказанное мне командованием доверие. Я сразу понял, что это были карты не германской территории. Командир явно присматривался ко мне, расспрашивал, поинтересовался, нет ли у меня среднего технического образования, не подавал ли я заявление на сверхсрочную службу и тому подобное.
– Никак нет, штурмбаннфюрер! У меня нет среднетехнического образования, и я не подавал заявление о службе в армии сроком на двенадцать лет.
– А почему? Не нравится служить?
Бог ты мой – ну и вопросик! Нравится ли мне служить? Я пошел в ваффен СС добровольцем лишь оттого, что счел своим долгом так поступить в военное время. Но чтобы «нравилось служить»? На тот период мне нравилось нечто совсем иное. Или всем без исключения должно нравиться маршировать, задирая ноги в гусином шаге, горланить строевые песни с оружием «на плечо»? Такие вещи меня явно не восхищали, я просто воспринимал их как необходимость. Нельзя сказать, чтобы я халатно относился к исполнению служебных обязанностей. Но просто в тот период мне казалось, что, отслужив свое, в жизни я намерен заниматься другим.
И я был немало удивлен тому, что и Хильгер стал задавать мне подобные вопросы уже позже, когда мы в Кирхдорфе отправились в кино. На мой вопрос, по какой причине он расспрашивает меня, Хильгер лишь улыбнулся и ответил: «Да так. Из чистого любопытства». Только в 1943 году я вспомнил эти расспросы, о которых, кстати, успел позабыть. Это было уже тогда, когда я попал в роту выздоравливающих и стоял на казарменном дворе в Эрлангене. Меня хотели отправить на офицерские курсы. Но об этом потом. Вернемся в июнь 1941-го.
