Приказ запустить двигатели мотоциклов поступил лишь 24 июня, то есть два дня спустя после начала боевых действий. Мы проводили время в палатках в лесах вблизи Зуки (Zucky) – все еще в Польше. Там же мы увидели, как падал первый сбитый русский самолет. Мы с любопытством разглядывали красные звезды на хвостовом оперении и крыльях. Эта картина еще долго преследовала нас потом, уже в ходе наступления в России. Я размышлял о том, неужели это и есть страна, это и есть люди, описанные в произведениях Достоевского, Двингера и других авторов. Или же большевизм вывернул все наизнанку за двадцать четыре года господства? Все мы почти физически ощущали некое давление, исходившее от непонятной, покрытой непроницаемым покрывалом секретности страны. Никто и никогда на Западе не мог понять, что происходит внутри России.
В лесах и болотах мы просидели относительно недолго. В одну из ночей нас подняли, мы двинулись в путь и к утру уже были в Бресте. И снова мы разместились в какой-то воинской части южнее города. Живо обсуждались первые фронтовые новости – наши танковые войска сокрушили силы русских и продолжают наступление в глубь страны. Из любопытства мы осмотрели казарменное здание, показавшееся нам вполне приличным, если не считать выбитых оконных рам. Мы разглядывали подбитый русский танк. И снялись в героических позах на фоне этого подбитого танка.
Наконец уже 27 июня в дивизию СС «Дас Райх» поступил приказ выступать. Мы направились в сторону Кобрина и в тот же день добрались до прежней (до сентября 1939 г.) польско-русской границы. Сгоревшие танки, перевернутые повозки, разбитые артиллерийские орудия по обеим сторонам дороги свидетельствовали о тяжести урона противнику, нанесенного наступающими германскими войсками. Если судить по количеству разбитой техники, то можно сделать вывод о том, что сосредоточенные у границы с Польшей советские войска были отнюдь не малочисленными. Неужели Сталин на самом деле вознамерился нанести отсюда удар по Западу? То гигантское количество выведенных из строя вооружений говорило явно не в пользу «сил необходимой обороны»! Даже у меня на этот счет не было никаких сомнений
[5]
.
Мы ехали, ехали, ехали… Останавливались мы лишь при необходимости устранить мелкие неисправности или залить в бак бензин и все дальше и дальше продвигались на восток.
– Бог ты мой, наши танкисты взяли такой темп, что нам за ними и не угнаться, – рассуждал Хубер на привале.
Несколько дней спустя именно Хуберу суждено было стать первой жертвой среди мотоциклистов-посыльных.
Мы ехали почти без перерыва целых три дня – 27, 28 и 29 июня. Колонна останавливалась всего на пару часов, и все – будь то мотоциклисты или же пехотинцы – сразу же валились в придорожные кюветы хоть немного вздремнуть. Мы с ног до головы были покрыты толстым слоем серой пыли, поднимаемой впереди-идущим транспортом.
Я только что заправился, когда Бахмайер приказал мне прибыть в штаб дивизии в качестве офицера связи.
– Штаб движется где-то позади. В общем, разыщете. И будьте осторожны!
Я развернулся и помчался в противоположную сторону мимо десятков идущих мимо грузовиков. Где-то мне предстояло найти передвижной КП дивизии. По обе стороны дороги мелькали крестьянские домишки. Местные жители с робостью взирали на проносившиеся мимо немецкие машины. Наконец возле небольшой группы деревьев я нашел указатель – «передовой КП дивизии». Доложив о прибытии, я оказался среди тех же посыльных, которых знал еще по Пулавам, а некоторых еще и по Сербии.
– Ты давай слопай чего-нибудь. Потому что вот-вот отправляемся, – посоветовал мне связник из пехотного полка СС «Дойчланд».
Едва я успел проглотить рыбных консервов с хлебом и кусочек маргарина, как мы действительно отправились. Мы повернули на юг от главного направления наступления. Судя по всему, дивизии была поставлена особая задача.
Где-то впереди шел бой. Мы не раз останавливались, а потом остались в какой-то небольшой деревеньке. Унтершарфюрер, вернувшийся с передовой с группенфюрером Хауссером, рассказал, что мотоциклетный батальон участвовал в первом бою в Лузе (так у автора – не найдена). Он был в авангарде наступления дивизии. Кроме того, мотоциклетные подразделения сумели захватить исправный мост под Пуховичами и сейчас следовали на Кобеневичи на реке Березине!
Крещение огнем у Березины
Ровно гудел двигатель моего BMW. Вот уже несколько часов я ехал позади нашего подразделения. В штабе дивизии меня сменил Бела и в целом повторил то, что я уже знал от унтершарфюрера. Батальон понес первые потери. В отделении мотоциклистов-посыльных погиб Хубер. Ему было поручено отвезти донесение в штаб 2-й роты. Он был один в момент гибели. Его обнаружил ротный патруль. Хубер наехал на мину. Сила взрыва была такова, что мотоцикл превратился в груду металла, а изувеченное тело Хубера отбросило на несколько метров. Кто же следующий?
Жара была невыносимая! И ее приходилось переносить в обмундировании. А тут еще досадный звук поршней. Местность выглядела бескрайней и безмятежной. Ничего не указывало на то, что где-то совсем близко идет война.
До этого у меня не было сложностей с ориентированием на местности. Но, проехав 20 километров, я заметил следы мотоцикла с коляской – машина свернула на проселочную дорогу. Теперь эти следы стали для меня дорожным указателем. Перед этим офицер связи штаба дивизии в общих чертах объяснил мне, как доехать до этого места.
По обе стороны дороги поднимались высокие сосны, мешая обзору. Я нажал на газ, желая побыстрее проскочить эту зеленую арку. Песчаная дорога требовала предельной концентрации внимания – я с трудом удерживал мотоцикл в колее. К этому времени подобные дороги уже стали для нас делом почти что привычным. Позже, с изменением времени года, дороги стали настоящим ужасом. Хорошо, что тогда, летом, я этого еще не знал. Черт возьми, куда все подевались – пора уже кому-нибудь показаться!
Я миновал поворот и тут увидел, как солдат из боевого охранения машут мне, стоя на полянке между деревьями справа от дороги, по которой я ехал. Под деревьями стояли надежно замаскированные грузовики обоза. Пристроив мотоцикл у дерева, я доложил о прибытии шпису. Тот, разумеется, жаждал узнать последние новости. Странное дело, но все без исключения обозники считают нас чуть ли не всезнайками. Когда они доводили нас своими расспросами чуть ли не до белого каления, мы нарочно несли им такую околесицу, что едва удерживались от смеха, когда по их лицам видели, что они верят нам безоговорочно. Часто у обозников можно было разжиться едой.
Но этот шпис сразу же отослал меня:
