Как-то, направляясь по проселочной дороге в 1-ю роту, я увидел на обочине голосовавшего русского. Ловушка? Каким ветром сюда занесло этого ивана? Оглядевшись, я ничего подозрительного не заметил. Я все же решил остановиться. Он был ранен! И еще как! Здоровенная рана в бедре, кое-как замотанная куском нательной рубахи. Разорвав индивидуальный пакет, я более-менее сносно перевязал его. Жестами я объяснил ему, что, мол, еду в одно место, но скоро буду возвращаться. Чтобы он меня дождался и не уходил никуда. В очередной раз я убедился в огромной выносливости русских людей. Судя по ране, русский солдат потерял много крови, да и боль испытывал нешуточную, но не издал ни звука, когда я его перевязывал. Только дрожащая рука с цигаркой выдавала его состояние. Когда я, передав, что мне поручили, собрался возвращаться, со мной выехал и санитар из 1-й роты. Мы доехали до места.
– Ну, и где твой легендарный русский? Что-то я его не вижу!
Я удивленно огляделся. Черт возьми! Ну вот здесь, здесь я своими руками его перевязал! Куда его черт унес сейчас? Мы медленно поехали, медик следовал за мной. Мы глазам не поверили – но все же нашли его. Русский медленно, то скрываясь с глаз за деревьями, то вновь появляясь, шел далеко впереди вдоль дороги, опираясь на палку. Мы поразились – за время моего отсутствия он отмахал довольно много. То ли он не понял меня, то ли не поверил, но, видимо, решил не ждать. С такой раной в ноге! Мы доехали до него, и санитар, осмотрев рану, только сокрушенно покачал головой.
– Никак не могу поверить, – делился со мной санитар. – Такой раны на десятерых бы хватило!
Русский забрался в машину санитара. Махнув им рукой на прощание, я еще раз поразился стойкости русских людей.
Во второй половине дня на командном пункте состоялось целое заседание. В пылу боя батальон слишком сильно отклонился от направления наступления дивизии. И 16 сентября, чтобы вернуться на это направление, потребовалось прорывать оборонительные позиции русских. 17 сентября мы воссоединились с остальной дивизией и возобновили наступление на южном направлении на Прилуки.
Примерно к 20 сентября мы вышли в район городка Ромны. Время от времени приходилось подавлять сопротивление противника. Чаще всего одной нашей роты хватало, чтобы выполнить задачу целого батальона.
В пути следования мы миновали аккуратные, чистые деревеньки, жители которых встречали нас как освободителей от большевистского ига. Где бы мы ни останавливались, пожилые люди встречали нас с хлебом-солью.
Здесь, на Украине, наши не очень обильные рационы дополнялись сливочным маслом, яйцами, парным молоком. Дороги пролегали по засеянным пшеницей полям. Судя по всему, жилось здесь неплохо!
В 1941 году мирное население хорошо относилось к немцам. Не раз и не два молодые украинцы требовали от нас выдать им оружие. Они отказались служить в Красной армии или дезертировали. А теперь они рвались наступать вместе с нами и сражаться с «москалями»
[12]
. Эти люди разительно отличались от русских, тех, кого мы встречали, например, в Смоленской области. Впоследствии выяснилось, какую ошибку допустили мы, отказавшись от добровольной помощи украинцев, и это стоило нам колоссальных жертв.
Я возвращался с очередного задания. Дорога поднималась вверх по отлогому холму. Внизу поблескивали воды реки. Меня вырвал из раздумий орудийный выстрел. На поле стояла зенитка, которая вела огонь в горизонт по противоположному холму. Я из чистого любопытства подъехал к орудию.
– По кому палите?
И стал вглядываться в холм, но так ничего и не разобрал.
– Огонь! – скомандовал унтер-офицер.
Прогремел выстрел. Я продолжал вглядываться в возвышавшийся за речкой холм, но так ничего и не увидел. А потом вдруг заметил мчавшийся русский грузовик – определил его по клубам пыли. Еще выстрел! Мимо! Но следующий стал уже роковым – вспышка пламени, и автопарк Красной армии уменьшился на одну единицу. Приглядевшись, я увидел обломки еще нескольких машин.
– Это вы их перещелкали?
– Разумеется.
– Огонь! – в очередной раз скомандовал унтер-офицер. Прямое попадание.
Я не мог понять, почему русские, зная, что по ним ведут огонь, все же пытались прорваться. Это же чистейшее самоубийство! Но разве мало было подобных примеров? Бывали случаи, когда несколько бойцов – пулеметчиков или автоматчиков – укладывали русских целыми ротами. А иногда бывало и наоборот – приходилось использовать всю имеющуюся в наличии огневую мощь, чтобы подавить отчаянное сопротивление горстки русских солдат. Сегодня одни из них под нашими мощными ударами массами отходят, а завтра других с большими усилиями приходится выбивать из всех щелей, и только потому, что они не желали сдаваться.
Я вернулся в батальон, расположившийся в крупном колхозе. Роты поодиночке бросали в бой. К моменту моего возвращения в месте расположения находилась только 5-я рота. Прибывали мотоциклисты и тут же куда-то уезжали. Ночью куда-то вызвали и унтерштурмфюрера Хильгера. Доложили о том, что никак не могут справиться с русскими в районе моста у Басовки. Доносившийся оттуда шум боя не составлял никаких сомнений в том, что дрались там не на жизнь, а насмерть.
Мотоциклисты-посыльные лежали у своих машин и дремали.
– Поедемте со мной!
Старик уже шагал к своей новой штабной машине. Мы с Белой пристроились позади. Бела тоже получил новую матчасть и теперь все еще с забинтованной головой показывал мне дорогу. Непосредственно за командирской машиной ехал он, а я уже за ним. На весьма приличной скорости – Старик органически не переносил медленной езды независимо от дорожных условий – мы доехали до командного пункта 3-й роты. Клингенберг исчез внутри, а мы остались у машин и глазели на сложенные тела погибших. Солдаты как раз накрывали их. Выяснилось, что небольшая группа бойцов роты попыталась овладеть мостом, но все до единого человека погибли. Потом туда отправился унтерштурмфюрер Хильгер и с отрядом солдат предпринял еще одну попытку атаковать противника. Большая часть его отряда также погибла. Только группе мотоциклистов удалось закрепится на этом участке и удерживать его до подхода подкрепления – из числа других рот батальона, – которое, собственно, и овладело мостом. Но какой ценой нам достался этот мост!
Мы с Белой невольно переглянулись. И фигура унтершарфюрера, бессильно привалившегося к стволу дерева, лишь подтвердила наши мысли. Сомнений быть не могло – унтерштурмфюрер Хильгер погиб он пули в голову.
Вдруг откуда-то из темноты возник Вернер. Когда он узнал, что произошло, нам с Белой пришлось его буквально оттаскивать от тел павших товарищей. Вернер знал всех их до единого – 3-я рота была его ротой. Он без малого год прослужил в этом подразделении до того, как его перевели во взвод мотоциклистов-посыль-ных. Вообще, эта история с овладением моста была с душком. Уже много позже поговаривали, что все дело в принятом офицером неверном решении. Но кто возьмется это доказывать? Не такой мелкоте, как нам, судить. Нас волновало одно: наши товарищи погибли. Многие наши товарищи.
