Продвигаясь перебежками, сменяясь и прикрывая друг друга, мы сначала вышли из простреливаемого пространства. К счастью, русские были удивлены от столкновения с нами не меньше нашего. Отличие заключалось лишь в том, что мы это планировали! Наше отступление шло бы еще быстрее, если бы не наст. Крепко замерзший, он ломался с шумом.
Стрельба позади нас стихла. Мы были рады, что ни один из нас не был серьезно ранен. Руди теперь имел право на серебряную нашивку за ранение; царапина на его щеке была его третьим ранением. У всех нас была одна-единственная мысль: мы надеялись выйти из лесу без серьезных проблем! Перед нами замаячил просвет. Это должно было быть открытое снежное пространство долины Рузы. Теперь надо было напрячь силы. Мы ненадолго остановились и прислушались к ночи. Ничего не было слышно. Краткие указания шепотом – и мы помчались прочь гигантскими шагами. Мы больше не думали о шуме. Единственное, что имело значение, – как можно быстрее преодолеть расстояние. После короткого рывка мы упали в глубокий снег. Мы больше не могли, мы выдохлись!
– Давай двигаться. Нам надо пройти остаток пути. Торчать тут бессмысленно!
Я с трудом поднялся. Альберт тоже встал и крикнул усталым бойцам:
– Вставайте, лентяи, мы идем дальше!
Сначала один, затем остальные наши парни встали. Мы с трудом пробирались к нашим позициям, высоко и неловко поднимая ноги в глубоком снегу. Когда мы были уже примерно в ста метрах от леса, с опушки прозвучал первый выстрел. Но нам было все равно. Бушевавшая метель нас больше не беспокоила. Мы сделали это! Пока мои измученные товарищи искали землянку, я поспешил к командиру. Усталый, я поднял руку в приветствии, доложил и сделал набросок нашего маршрута на листке бумаги, включая место, где мы столкнулись с двумя автоматчиками русских. И при этом я не забыл указать место, откуда по нам велся огонь, когда мы возвращались к Рузе. Только после того, как мне разрешили идти, я направился к землянке.
Следующие дни прошли «без происшествий». Только однажды, вскоре после рассвета, русские после получасовой артиллерийской подготовки пошли в наступление. Они шли боевым порядком в несколько эшелонов и широко рассеявшись, точно так же, как в Рождество. «Надеюсь, наше оружие не замерзло», – думал я. Нам приказали подпустить противника примерно на сорок метров и стрелять только по команде.
Черт, они еще не подошли на сорок метров? Я уже мог ясно видеть передо собой высокого ивана с сухарным мешком, болтавшимся на животе. Он время от времени совершал короткие прыжки. Наконец:
– Огонь!
Смерть пожинала богатый урожай. Мы не чувствовали радости, когда все было кончено. Истощенные телом и душой, мы побежали от опушки леса назад к землянке. Андреас, невысокий солдат из Прибалтики, был мертв. Яна из Амстердама тяжело ранило в бедро, его немедленно доставили в тыл вместе с другим раненым из соседнего отделения на попечение батальонного врача.
Они снова атаковали нас. У русских, видимо, был приказ добить наконец немногих оставшихся немцев. Атаки становились сильнее, а их артиллерия, вероятно, получила боеприпасы – в отличие от нашей. Однако попытки провалились. То же самое происходило в секторах обороны 1-й и 3-й рот. Все наши ресурсы находились на передовой. Резервов больше не было! Не могло быть и речи о смене, не говоря уж об укреплении нашей тонкой линии обороны.
Ступни, отмороженные несмотря на «Фёлькишер беобахтер»
Однажды, не помню точно какого числа, у меня заболели ноги. Ботинки не снимались еще с Бородино. Наконец мне с огромным трудом, стонами и жалобами удалось их стянуть.
– Мамочки! – воскликнул Альберт. – Что за соблазнительный аромат!
– Отстань! – буркнул ему я, не предвидя ничего плохого. Попытался пошевелить пальцами ног, но ничего не вышло.
Альберт смотрел с интересом.
– Немедленно к врачу! Ты их отморозил!
Я не хотел ему верить и попытался натянуть ботинки. Никак. В мгновение ока мои ноги распухли настолько, что мне понадобился бы 27-й размер (то есть наш 42-й. – Ред.). Альберт притащил врача, тот лишь мельком взглянул на мои ступни и пробурчал:
– Еще один!
Ничего не поделаешь. Мои ступни обморожены! И это несмотря на утепление страницами «Фёлькишер беобахтер».
Вечером меня на санках повезли в медицинский пункт. Здесь, в убогой прокуренной комнате, работал батальонный врач. Все делалось быстро. У главного батальонного врача хватало практики. Между тем на ногах вспухли огромные волдыри.
– Эй, глотни вот этой водки. Скоро ты услышишь пение ангелов!
Боже, у них тут все налажено! Один из «ассистентов мучителя» крепко держит мою ногу над раковиной, а врач делает свое дело. А я тем временем стою на одной ноге спиной к нему и вижу только, как он ножницами срезает кожу с волдырей. Пока все в порядке. Но потом этот грязный пес вылил бутыль йода на свежесрезанную поверхность, и я подскочил от боли. Я едва не ударился головой о балки потолка. Этого не произошло только благодаря твердой хватке врача. А когда то же самое проделывали со второй ступней, я не удержался и отпустил несколько отборных выражений. Старший врач, некогда уже лечивший мне ангину в Кирхсдорфе, произнес с усмешкой:
– Твой приятель Вернер загибал куда похлеще!
Я тут же забыл все свои жалобы и спросил:
– Вернер тоже в вашей лавке мясника?
И тут из соседней комнаты раздается голос истинного уроженца Кёльна:
– Отдайте это этим работорговцам, этим мясникам, этим живодерам!
Без всякого сомнения, это, разумеется, Вернер. Больше никто не был способен выражаться столь смачно. Тем временем мои ступни перевязали, и, прежде чем я успел опомниться, я уже лежал рядом с Вернером на соломе.
Просто невероятно. Двумя часами ранее Вернер тоже оказался здесь с отмороженными ногами! Мы моментально забыли, почему мы, собственно, здесь. Мы были счастливы снова оказаться вместе. На следующее утро нас погрузили на сани и повезли на сборный медицинский пункт в нескольких километрах за Бородино. Там творилось нечто невообразимое! В нескольких комнатах раненые и больные лежали на грубо сколоченных трёхъярусных нарах. Несколько врачей пытались навести порядок в этом хаосе – тщетные усилия. Русские в некоторых местах прорвали фронт, и новые группы раненых непрерывно доставлялись с передовой на всех мыслимых видах транспорта, главным образом на санях. Мы вдвоем с трудом втиснулись на свободное местечко на втором ярусе нар и тут же провалились в сон. Царившие вокруг шум и суета нисколько нас не беспокоили. Проснувшись, мы обнаружили, что проспали целых двенадцать часов. За это время никто на нас даже не взглянул, не говоря уже об осмотре наших ног. Бинты оставались те же, что наложил старший батальонный врач.
– Черт, это притон, – пожаловался Вернер. – Есть здесь что пожрать?
Тут как раз проносился врач. Я свесился со своего чердака и схватил его за воротник, когда он пролетал мимо.
