Наша встреча с Ильей Гальпериным в тот день оказалась последней.
По случаю того, что у всех арестованных совокупно было изъято полторы тонны золота, их, естественно, расстреляли.
Суд, конечно, был закрытым. На скамье подсудимых сидели только коммерсанты. Ментов судили отдельно, а госпартпокровители, снятые с постов, влились в ряды фланирующих по Тверскому бульвару. Уже тогда, как и сегодня, их освобождали от уголовной ответственности за содеянное.
Однажды мы шли по бульвару с моим другом, замечательным сыщиком Игорем Скориным.
На скамейке напротив Театра имени Пушкина на солнышке сидел человек и читал газету.
– Хочешь, познакомлю с забавным персонажем?
– Хочу.
Мы подошли к скамейке.
– Здравствуйте, Борис Ильич, – улыбнулся Скорин.
Человек отложил газету и почтительно поднялся:
– Здравствуйте, Игорь Дмитриевич.
– Отдыхаете?
– Я слышал, вы тоже?
– Пенсионер.
– И я на заслуженном отдыхе.
– Пенсию из общака платят?
– Как придется, Игорь Дмитриевич. Завтра в Сочи улетаю, отдохнуть надо пару месяцев. А вы как?
– Поеду рыбу ловить.
– Ловить – ваша специальность.
– Ну, будь здоров, Борис Ильич.
Когда мы отошли, Скорин сказал:
– Это знаменитый Боря Грач. Борис Ильич Грачевский.
– Мошенник?
– Это ты по одежде определил? Нет. Этот мужик стоит за многими крупными делами, он – сценарист. Пишет планы налетов.
– Прибыльное дело?
– Золотое.
Здесь я хочу немного рассказать о человеке, ставшем прототипом моего романа об уголовном розыске во время войны, – Игоре Скорине. О его последнем деле. О том, как он выиграл, а потом проиграл свою войну с коррупцией.
В милицию Игорь Скорин попал по комсомольскому набору, со второго курса сельхозинститута. Видимо, из уважения к столь фундаментальному образованию – в те годы в милиции семилетка почти приравнивалась к университету – его сразу же сделали оперуполномоченным и нацепили в петлицы «шпалы».
Именно с этого зимнего дня 1937 года и начался отсчет тридцати лет пяти месяцев и двадцати дней службы в уголовном розыске.
Скорину было всего сорок девять лет, когда его с почетом уволили из милиции. Ему улыбались, превозносили его заслуги, особенно военные. Сетовали, что раны мешают работать. Вручили грамоту в сафьяновом переплете, подарили хорошее ружье и именные часы.
В сорок девять лет уходил в отставку полковник милиции, начальник уголовного розыска города Фрунзе, нынешнего Бишкека, столицы Киргизии. Уходил, не дослужив отведенных по закону шести лет.
А за три года до этого дня был ограблен и зверски убит инженер Оманов. Ко дню приезда Скорина во Фрунзе преступник был уже найден и приговорен к высшей мере. Но Верховный суд СССР отправил дело на доследование, что бывает крайне редко, почти что никогда. И дело вновь вернулось в прокуратуру Фрунзе, вновь зашустрили по городу оперативники, исполняя план оперативно-разыскных действий, намеченных следователем, и, вполне естественно, оперативная разработка по делу легла на стол начальника угрозыска города. Не надо было иметь за спиной столь долгий опыт работы, как у Скорина, чтобы определить, что дело обвиняемому просто «пришито».
И Скорин пошел в тюрьму. Невозможно воспроизвести через много лет первый разговор с человеком, ожидавшим смерти. Скорин помнил только его глаза, потерявшие надежду. Они смотрели как-то иначе. Казались большими и бездонными. Потому что человек, много месяцев ожидавший смерти, видел такое, что недоступно обыкновенным людям.
Как легко зажечь надежду в этих глазах! Но как чудовищно трудно выпустить на свободу невиновного.
Но он добился освобождения и отмены приговора. Скорин работал в милиции много лет. Он начал свою службу в печально известном 1937 году. Если вести счет ушедшим товарищам, то к погибшим от бандитских пуль можно приплюсовать и работников угро, умерших в ежовских и бериевских лагерях.
Да, он знал милицию. Он сам был винтиком огромного, сложного механизма, именуемого машиной законности. Он знал и другое – как эта машина порой бывает беспощадна к своим.
Итак, по одну сторону полковник Скорин и несколько оперативников, по другую – аппарат республиканского МВД, прокуратура, партийные власти.
Уже тогда в республике буйно начало расцветать все то, что позже мы легко назовем застойными явлениями. А на самом деле закончился процесс сращивания уголовной преступности с партийным и карательным аппаратом. Вот в этом и были-то главные последствия периода сталинского беззакония.
Да, они установили преступника. Но установить одно, а предъявить обвинение – совсем другое. Убийство совершил сын одного из руководителей республики. Скорина запугивали, взламывали сейф в его кабинете в поисках разыскного дела, тайно обыскивали квартиру, пытались спровоцировать взятку. В ход был пущен весь набор средств.
А потом нашли самое простое. Медицинская комиссия, старые раны и болезни, заключение врачей и почетная отставка.
Боря Грач всплыл в разговорах с сыщиками через несколько лет по делу об ограблении Давида Ойстраха.
Всплыл, но, как всегда, участие его доказано не было.
Об этом ограблении написана целая библиотека детективов, поставлены фильмы, в которых показано, как мучительно и сложно сыщики выходили на след преступников.
Отдыхал на сто первом километре после очередной отсидки вор-домушник Никонов, и случилась с ним лирико-драматическая ситуация. Влюбился он в местную врачиху, даму весьма красивую. Но она отвергала его попытки, и он решил поразить ее своим размахом.
А для этого, как известно, нужны деньги, тут, как говорили, и сошлись интересы Никонова и Бори Грача.
Музыкант был в отъезде, в подъезде дома шел ремонт, посему бдительная вахтерша потеряла счет мужикам в рабочих робах, снующим по лестнице.
На дело Никонов пошел с младшим братом. Умело отключил охранную сигнализацию, спокойно вскрыл двери. Освоился в квартире, разыскал все потаенные места, взял огромную сумму в валюте и советских деньгах, целую кучу драгоценностей, заодно и дорогой магнитофон. И братья-разбойники покинули квартиру.
Так бы и ждали сыщики, пока у перекупщиков и в комиссионных магазинах всплывут похищенные вещи, чтобы выйти на ушлых урок, но все оказалось значительно проще.
Несмотря на строжайший запрет старшего брата, Никонов-младший с товарищем еще дважды посещал квартиру знаменитого музыканта и во время одного из визитов выронил из кармана ручной эспандер, на котором была выжжена его фамилия.
Вот этот-то эспандер и дал следствию возможность стремительно выйти на ворюг.
