Потемкин, прервав рассказ о садах и фруктах, смотрел теперь на Аржанову. По его губам она читала одно слово: «Опасно!» Но не только слишком выразительный взгляд светлейшего князя в тот момент запомнился курской дворянке. Государыня повернула голову к юному восточному всаднику в чалме, украшенной спереди алмазной кокардой и страусовыми перьями. Ее лицо было абсолютно спокойным, а бирюзовые глаза, как обычно, излучали приветливость и доброту.
– Остановите их, Флора, – негромко произнесла самодержица всероссийская.
– Слушаюсь, ваше величество!
То, что сейчас великая царица вспомнила служебный псевдоним Аржановой и произнесла его вслух, наполнило сердце Анастасии каким-то небывалым и восторженным чувством. Она уже знала, что делать. Исполнительный унтер-офицер Прокофьев по ее приказу поскакал к корнету Чернозубу с повелением обогнать царский экипаж и в метрах двадцати за спуском всем кирасирам спешиться и лечь на дорогу. Лошади, даже взбесившиеся, никогда не пойдут по людям. Сама Аржанова вместе с тремя солдатами справа, а сержант Ермилов с солдатами слева теперь неслись по дороге бок о бок с упряжными конями и помогали берейторам уменьшить их аллюр.
Алмаз не сразу понял, что от него требуется. Большой любитель скачки, особенно – наперегонки, он даже удивленно оглянулся на хозяйку, чувствуя, как упорно и настойчиво она удерживает его. «Рысью, Алмаз, рысью!» – командовала курская дворянка, вплотную подводя арабского жеребца к правому скакуну первой пары, впряженной в экипаж без берейтора.
Анастасии удалось схватить левой рукой вожжи, и теперь она натягивала их, усиливая действия кучера. Алмаз же, притираясь левым боком к обезумевшей лошади, заставлял ее идти галопом гораздо медленнее да в придачу к тому слегка покусывал за холку. Бедное животное пребывало в полной растерянности и уже кое-как переставляло ноги, ибо таким манером жеребцы по большей части и добиваются благосклонности кобыл перед соитием.
Лошади действительно остановились.
Произошло это прямо перед кирасирами в восточных кафтанах, лежащими на дороге лицом вниз. Головы они на всякий случай прикрыли руками. Первым в этом ряду храбрейших находился несравненный и могучий Остап Чернозуб. Меховая шапка, обмотанная чалмой, валялась рядом. Затылок украинца, обритый наголо по татарскому обычаю, блистал на майском солнце. Далее занимали места еще шесть рядовых. Остальные стояли поодаль, держа под уздцы верховых коней, собственных и тех своих товарищей, кто лег на дорогу.
Знатные путешественники вышли из экипажа. После пережитого приключения им, конечно, хотелось побыть на твердой земле и еще раз оглядеться вокруг, чтобы правильно оценить только что свершившееся событие. С особым интересом они наблюдали, как восточные воины, вызволившие их из беды столь необычным способом, поднимаются на ноги, отряхивают свои роскошные кафтаны от белой дорожной крымской пыли, пересмеиваются, переговариваются.
Лакеи, присланные царицей, принесли на подносах кувшины с чашками и начали угощать доблестных кавалеристов. В кувшинаых плескалось не вино, не оранжад, не родниковая вода, а «буза», национальный татарский напиток. Установил это хитрый граф Кобенцель, за годы работы послом в Санкт-Петербурге выучивший-таки сотни две русских слов. Он сообщил императору Иосифу II, что пили татары и впрямь не вино, категорически запрещенное пророком Мухаммадом, но что, скорее всего, они – не татары, ибо говорили по-русски.
– Я не удивляюсь! – воскликнул в ответ император.
– Почему, ваше величество?
– Мы находимся в самом центе великолепного спектакля, разыгрываемого князем Потемкиным. Если тут по-человечески заговорят лошади и собаки, значит, так у него запланировано.
– Вы преувеличиваете, ваше величество.
– Нисколько, мой любезный Кобенцель!
Граф все же не согласился с монархом. Путешествие на две тысячи верст, в коем царицу радостно приветствуют все ее подданные, в коем закладывают церкви, крепости, города, спускают на воду военные корабли, а недавно завоеванные народы изъявляют ей свою покорность и восхищение – это вовсе не похоже на спектакль. Это – нечто другое. Как бы ни морщились и ни иронизировали в европейских столицах, но это – настоящий триумф бывшей немецкой принцессы из обедневшего рода Софии-Августы-Фредерики Ангальт-Цербстской, ставшей Екатериной II, умнейшей женщины на Земле…
Царский поезд прибыл в Бахчи-сарай точно по расписанию, составленному Таврическим губернатором: 21 мая 1787 года, в шестом часу вечера. Перед ханским дворцом на мосту через реку Чурук-Су государыню приветствовали русские чиновники, возглавляемые управителем канцелярии коллежским советником князем Мещерским, представители крымско-татарской знати с председателем местного самоуправления карачи Мехмет-беем из рода Ширин, духовенство, как православное, так и мусульманское, дервиши из ближайшего текие, которые тут же исполнили для самодержицы всероссийской свой коронный номер: верчение на одной ноге под удары барабана и звуки турецкой флейты в течение получаса.
Но, по правде говоря, царица выглядела несколько уставшей.
Милостиво она попрощалась только с татарскими беями и мурзами, которые командовали сотнями в царском конвойной полку. Она поблагодарила их за верную службу и отпустила по домам вместе с их воинами. Мусульмане знали, что это означает: табуны наградных лошадей уже ждут их на восточной окраине города. Потому они низко поклонились великой повелительнице народов Севера и бросились вон из ханских покоев. Надо же было успеть выбрать в тех табунах лучших скакунов.
Всем остальным участникам встречи аудиенция была назначена на следующий день.
После ужина Екатерина Алексеевна отправилась в ханскую опочивальню, для нее приготовленную, а солдаты из эскорта встали там на караул у дверей. Послы сэр Фитц-Герберт, граф Кобенцель и граф де Сегюр, путешественник принц де Линь расположились в другом здании, в комнатах бывшего гарема. Единственной мебелью им служили лишь широкие диваны вдоль стен да ковры на полу. Окна комнат, изукрашенные цветными стеклышками, выходили в прекрасный сад с кустами роз, лавра и жасмина, с ореховыми и тисовыми деревьями. Высоченная капитальная стена отделяла его от дворцового комплекса. Кроме того, сиятельные господа обнаружили просторную комнату с небольшим квадратным бассейном посредине, выложенным белым мрамором. В нем журчал фонтан.
Под равномерный звук падающей воды им почудилось, будто арабские сказки «1001-й ночи» оживают. Дворец восточного владыки, совершенно нетронутый русскими, предлагал им свой комфорт, диковатый, но роскошный. Жаль только, что по скрипучим деревянным лестницам не спустились к ним полуодетые прелестные наложницы крымского хана, хотя, говорили, их тут проживало не менее сотни.
На следующий день за завтраком послы наперебой делились впечатлениями. Бахчисарайская сказка им понравилась. Царица весело отвечала. Она выглядела похорошевшей и посвежевшей. Она сказала, что в ответ на их стихотворные эпиграммы, шарады, шутки, которыми они развлекали ее в течение долгой дороги, она тоже вчера сочинила экспромт с рифмами, посвященный светлейшему князю Потемкину, и хочет его немедленно прочитать:
