«Чернина», «фляки по-варшавски» и гусь с яблоками составляли лишь первую часть ужина. У хозяев имелся еще и десерт, вполне стандартный – чай с бисквитами, мороженое и фрукты. Чтобы лакеи могли полностью сменить сервировку, гости поднялись из-за стола и перешли в другую комнату с кушетками и диванами, где закурили сигары. Аржанова не присоединилась к мужчинам, объяснив, что должна сделать распоряжения на кухне насчет десерта.
Она чувствовала взгляд Лафита Клаве в течение всего ужина, но столь быстрой реакции от него не ожидала. В узком коридоре между кухней и гостиной он вдруг загородил ей дорогу. Это было совсем не по правилам того общества, к которому они оба принадлежали. Человеку, пришедшему в гости в первый раз, не следует покидать гостиную и разгуливать по владениям хозяев, точно у себя дома. Курская дворянка отступила на три шага и бросила на француза холодный взгляд:
– Напрасно, господин майор, вы стоите тут. Сейчас слуги понесут из кухни мороженое. Они могут испачкать ваш кафтан.
– Что вы обычно делаете днем, мадемуазель? – спросил Клаве.
– О, у меня много забот, господин майор. Наше обустройство в этом доме еще не закончено. Я хочу, чтобы мой брат жил в совершенном комфорте и покое, отдавая все силы службе.
– А если я вас приглашу?
– Куда, господин майор?
– Ну, хотя бы на прогулку в карете по Стамбулу или в лодке по Босфору. Полюбоваться на местные достопримечательности.
– Знаете, господин майор, я должна посоветоваться с братом, – выдержав длинную паузу, сурово сказала курская дворянка. – Мы с вами видимся впервые, и ваше приглашение кажется мне, мягко говоря, странным и неожиданным.
– Многое в нашей жизни происходит неожиданно, мадемуазель, – ответил Лафит Клаве с усмешкой. Затем он поклонился ей и вернулся в комнату, где курили свои сигары военные инженеры.
Гости ушли поздно, в одиннадцатом часу вечера. После их ухода Кухарский выпросил у Анастасии еще стаканчик водки, закусил его соленым огурцом и, поддерживаемый камердинером Яном, отправился в свою комнату почивать. Две гречанки, которых Аржанова нанимала для помощи, выйти из Галаты уже не могли. Пришлось уложить их на сундуках в кухне и крепко-накрепко запереть туда двери.
Оставалось еще много еды. Скинув ливреи, Чернозуб, Прокофьев и Гончаров уселись за стол в гостиной. «Чернина» и «фляки по-варшавски» не сильно пришлись им по вкусу, но салаты, сыр, паштет, гуся с яблоками они прикончили. Глафира и Николай разделили с ними трапезу. Анастасия не ела ничего, только выпила чашку чая с лимоном. Она очень устала и пребывала в глубокой задумчивости. Первым молчание нарушил белый маг.
– Охота началась, – тихо произнес Гончаров, и сидящие за столом разом к нему повернулись.
– Зверь наш страшен? – спросила курская дворянка, поставив чашку.
– Пожалуй, нет, – ответил колдун. – Все дело в том, что он – никакой. Ни добрый, ни злой. Занят лишь собою, и мир окружающий мало влияет на его самочувствие. Он совершенно равнодушен к людям, считает их глупыми, малообразованными и потому недостойными его дружбы.
– А как насчет любви? – Аржанова посмотрела в глаза колдуну.
– О женщинах разговор особый, ваше сиятельство, – Гончаров замолчал, словно припоминая нечто важное. – У него было их немало. Но есть какая-то тайна, связанная с женщиной, и эта тайна не дает ему покоя…
Анастасия поблагодарила своих помощников, работавших сегодня с полной отдачей сил, пожелала им спокойной ночи. Завтра предстояло заниматься делом не менее сложным – выездом из Галаты в Стамбул на первую встречу с конфидентом секретной канцелярии Ее Величества. Зашифрованное донесение она составила. В нем Флора сообщала Турчанинову о благополучном прибытии группы в столицу Турции, о контакте с «Чертежником», о тех вариантах, которые ныне представлялись ей возможными, чтобы заполучить секретные разработки Лафита Клаве, осуществленные в крепости Очаков.
Следуя принятым в Галате правилам, Анастасия загодя известила о своем намерении посетить Бедестан-чарши – рынок в центре османской столицы – полковника Дюллара. Он выдал ей пропуск, напомнив про три условия: сопровождать женщину-христианку должны двое слуг-мужчин; ей надо надеть коричневое фериджи; передвигаться в закрытом экипаже. Выполнить эти условия Аржановой было легко, и, предъявив пропуск караулу у ворот, она отправилась в первое самостоятельное путешествие по Константинополю-Стамбулу. Парой лошадей, запряженной в экипаж, правил Николай, рядом с ним на козлах сидел Чернозуб. Оба они облеклись в турецкие кафтаны, накрутили на головы чалмы из цветного муслина, опоясались портупеями с кривыми саблями.
Европейские путешественники оставили много описаний Константинополя-Стамбула в эти годы. Их безмерно удивляло противоречие, скрытое в главном городе исламской империи, которая кичилась своим богатством и своей силой.
Если внешний облик столицы прекрасен, если место ее расположения дает ей многие выгоды, если мощь крепостных стен и величие дворцов и султанских соборных мечетей восхищает взор, то внутренний облик Стамбула, его, так сказать, интерьер абсолютно непривлекателен. Улицы плохо вымощены или не вымощены вообще, темны, узки, извилисты, засыпаны мусором, грязны. Нечистоты, вытекая по канавкам из домов, оказываются в канавах более широких, вырытых вдоль улиц, и по ним попадают прямо в море. Подобного рода общественная антисанитария нередко порождает эпидемии чумы. Обычно они вспыхивают летом, в жару.
«Единственная улица в Стамбуле, пригодная для дорожного движения – это та, что ведет от Сераля (дворец султана. – А. Б.) к Адрианопольским воротам…», сообщает один путешественник и ему вторит другой: «Во всем городе – лишь одна по-настоящему прекрасная улица. Это та, что соединяет Адрианопольские ворота Стамбула с Сералем. Она широка, пряма и без крутых спусков и подъемов, хотя и проходит по холмам. И вот еще что делает ее прекраснейшей из всех: сам султан и видные представители придворной знати во главе своей блестящей свиты время от времени проезжают по ней…»
Улица, о которой идет речь, называлась Дивандому-джадесси, или улица султанского Дивана (Совета). Она представляла собой основную продольную ось города и совпадала с его главной улицей, именуемой «Мезей». На ней располагалось несколько соборных мечетей, больших и красивых, с четырьмя-шестью минаретами, с куполами, покрытыми тонкими листами свинца, с позолоченными шпилями, имевшими на конце «алем», или полумесяц, эмблему исламского мира. Попасть в Бедестан-чарши можно было и по другой улице, но Аржанова выбрала Дивандому-джадесси потому, что прочитала о ней в книге господина Грело и хотела увидеть ее достопримечательности, так поразившие француза.
Кроме мечетей в Стамбуле, конечно, находилось множество других строений. Например, все жилые здания разделялись как бы на три типа: «сераль» – дворец знатного и богатого вельможи; «конак» – особняк, обычно двухэтажный, каким могла владеть семья состоятельного купца или чиновника; «эв» – дом одноэтажный, совсем скромного вида, в коем, как правило, селились мелкие торговцы и ремесленники. Никаких архитектурных красот и изысков во внешнем оформлении не обнаружила Анастасия в «сералях» и «конаках» на Дивандому-джадесси. Тем не менее европейские путешественники сообщали, что внутри них встречаются и резные потолки и лестницы из ценных пород дерева, и золотые лампы и курильницы, и хорасанские ковры стоимости невообразимой. Похоже, подданные Великого Господина (так турки называли султана) боялись выставлять напоказ свое богатство и тем привлекать к себе его внимание. Потому как неизвестно, чем это может кончиться…
