Затем сад исчезает, и Анджей оказывается на улицах какого-то города. Он никогда не бывал в нем, но почему-то должен отыскать двухэтажный особняк с черепичной крышей. Улицы пусты, ставни домов закрыты, ему не у кого спросить дорогу. Сзади слышится топот. Он оглядывается. Люди в черных одеждах бегут к нему, в руках у них – ножи. По узким улицам, переулкам, через дворы он бросается прочь. Улицы делаются темнее, извилистее, уже, стены домов нависают над ним, он попадает в тупик. Здесь кругом – высокие и глухие заборы, сложенные из серых камней. Убийцы почти настигают его, он видит лицо первого из них. Это – Лафит Клаве…
Рано утром Аржанова вошла в комнату польского дворянина и прежде всего закрыла окно. В помещении было очень холодно. Кухарский еще спал. Он стонал во сне и иногда вскрикивал. Склонившись над ним, курская дворянка увидела, что инженер-лейтенант действительно похож на больного: тяжело дышит, лицо красное, с испариной. Она положила ему руку на лоб и почувствовала жар.
Тут пан Анджей проснулся.
Смутные воспоминания шевельнулись у него в голове. Правда, голова просто раскалывалась от боли. Вчера он вроде бы хотел, чтоб княгиня Мещерская провела с ним ночь. Но случилось это или нет, теперь точно сказать не мог. Однако она находилась рядом, нежно поглаживала его по плечу, справлялась о его здоровье. Она говорила, что он, видимо, простудился, оттого ему так плохо и, значит, на службу сегодня идти не следует. Она сама предупредит о том Лафита Клаве и вызовет на дом врача из французского госпиталя. А пока Глафира приготовит для него горячее питье из лекарственных трав, дабы сбить жар и избавить от головной боли. Затем княгиня Мещерская поцеловала его и удалилась.
Кухарский, пребывая в полусонном и каком-то странном, разбитом состоянии, задумался. Он тер ладонями лоб и щеки и старался вспомнить, что было и что не было этой ночью, однако у него ничего не получалось. По-польски он крикнул молодому камердинеру:
– Ян! Хватит дрыхнуть! Поди сюда и помоги мне одеться…
Крепкий отвар из листьев черной белены Глафира хранила в стеклянном четырехугольном флаконе с этикеткой черного цвета, одном из шестнадцати в их походной аптечке. Эта аптечка имела вид высокого деревянного ящика кубической формы, разделенного внутри на ячейки, оклеенные фланелью. Одна ячейка – один флакон, входящий в нее плотно, даже с трудом. На флаконе – стеклянная пробка, также плотно притертая.
Белена обычно росла на свалках, под заборами, у кладбищенских оград. Ее продолговатые, перистые серо-зеленые листья, заметно отличали белену от других травянистых кустарников. Никто не заставлял Глафиру собирать их. Ведь черная белена – очень ядовитое растение.
Горничная поступала так из собственного интереса. Если в ее аптечке есть всевозможные лекарственные средства и противоядия, то должен присутствовать и яд, думала верная служанка. Жизнь и работа у Анастасии Аржановой приучила Глафиру к неожиданным поворотам. Ее обожаемую хозяйку однажды уже пытались отравить, но Господь Бог спас. Погиб тогда кучер Кузьма, царствие ему небесное, и дворовые собаки. Следовательно, яд – такое же оружие, как пистолет или штуцер, которые в их доме всегда находились под рукой, да еще заряженные.
Добавив в горячий чай толику отвара из флакона с черной этикеткой, а также столовую ложку меда, горничная старательно перемешала смесь. На поднос она поставила кружку с питьем, тарелку с кусками белого хлеба, масленку, положила нож и понесла все это в комнату Кухарского. Он уже умылся, причесался, отпил пару глотков рейнского вина из бутылки, припрятанной в шкафу, надел теплый домашний халат. Лежа на подушках, польский дворянин ожидал завтрак, хотя боль в голове не проходила и температура не снижалась…
Анастасия вернулась домой к двенадцати часам. Ее сопровождал господин Анри Жантиль, управляющий госпиталем. Встретив Ванду Кухарскую в своем заведении и узнав, что брат ее заболел, он пожелал лично навестить больного. Диагноз хирурга был точен: сильная простуда, осложненная похмельным синдромом. Жантиль освободил инженер-лейтенанта от службы на десять дней, прописал обтирания водкой для снятия жара, теплое обильное питье, например, отвар из ромашки, и уксусные компрессы на лоб от головной боли.
Аржанова вручила Жантилю гонорар за визит и пригласила на обед. Доктор принял приглашение. Ему хотелось наедине поболтать с красивой молодой полькой.
Семья Кухарских вызывала некоторый интерес у обитателей колонии в Галате. О том, что Анджей выпивает, уже знали все, скрыть такое в тесном, замкнутом сообществе невозможно. Его тихое пьянство они объясняли свойствами загадочной славянской души, вечно жаждущей свободы, но здесь принужденной подчиниться правилам железной французской дисциплины. К Ванде относились с сочувствием. По мнению общества, она влияла на брата сугубо положительно и умело удерживала его на той грани, за которой начинается болезнь, совершенно неприемлемая на заграничной службе королю, – алкоголизм.
Пока Флора в гостиной развлекала Анри Жантиля светской беседой, корнет Чернозуб готовился к завтрашнему выезду на явку в Бедестан-чарши. Аржанова успела шепнуть ему, что пропуск получен. Доблестный кирасир разбирал на части синие «папучи». Между стелькой и подошвой он поместил конфиденциальное донесение, написанное на тонком листе рисовой бумаги простым карандашом. С помощью шила, иглы и дратвы он восстановил прежний вид обуви, тщательно осмотрел «папучи» и остался доволен своей работой.
Теперь, когда дата ее отъезда из Константинополя-Стамбула определилась, Анастасия жалела о том, что мало бывала в городе с тысячелетней историей, поверхностно познакомилась с Турцией и турками. Узнать жизнь этой страны, ее людей европейцу было трудно. Слишком обособленно и закрыто жили мусульмане. Между ними и «кяфирами» стояла стена, за ее сохранностью ревностно следили муллы и улемы, а также турецкая разведка.
Анастасии захотелось увезти из столицы Османской империи какой-нибудь сувенир. Потому, прибыв в Бедестан-чарши, курская дворянка в сопровождении Остапа Чернозуба долго бродила по торговым рядам. Драгоценная посуда, изделия из золота, серебра и кожи, ткани, ковры, знаменитые курительные белые пенковые трубки, кальяны, парадное холодное оружие – все это, пожалуй, покупать не стоило, хотя очень хотелось. Она остановила свой выбор на золотых вещах: два перстня, браслеты, ожерелье и заколка для волос. Дивный растительный орнамент и надписи на арабском языке красовались на них. Цена турецкого золота была невысока. За эти деньги в Санкт-Петербурге и Москве ей продали бы аналогичные предметы гораздо худшего качества.
К обувному магазину господина Теодоракиса они подошли через час. Грек издали заметил Аржанову, вернее, ее выдающегося слугу, и послал им навстречу приказчика. Юноша с поклонами завел именитую покупательницу в лавку, как обычно делали продавцы на Бедестан-чарши.
Анастасия сбросила с ног синие «папучи». Теодоракис тотчас спрятал их и выставил перед ней целый ряд туфель без задников. Не спеша примеряя их, она рассказывала владельцу магазина, что должна покинуть Стамбул вместе со своими людьми в ночь с 30 на 31 октября. Грек дал знак приказчику, тот исчез и появился, держа поднос с кофейником и двумя чашками. Кроме того, он вынул из-за пазухи свиток. Владелец магазина развернул его. Перед Флорой оказалась детальная карта пролива Босфор и прилегающей к нему бухты Золотой Рог, по-турецки называемой «Халич».
