Затем главнокомандующий попросил взглянуть на чертежи и высказать свое суждение о них генерал-аншефа Ивана Ивановича Меллера, командующего осадной артиллерией, насчитывавшей двести орудий, и всеми нашими военно-инженерными частями у стен турецкой твердыни. Седовласый, довольно грузный Меллер, которому недавно исполнилось 63 года, не спеша надел очки и склонился над ватманскими листами.
Вообще-то на свет генерал-аншеф появился в городе Берлине, в семье «мещанина лютеранского закона». Его родители переехали в Россию. Здесь в возрасте четырнадцати лет он поступил на службу в артиллерию канониром, то есть рядовым. Первый офицерский чин получил через 13 лет, участвовал в Семилетней войне и особенно отличился при осаде и штурме прусской крепости Кольберг, после чего стал полковником. Екатерина II оценила его способности по достоинству и назначила в канцелярию артиллерии и фортификации. Там Меллер вскоре занял должность генерал-фельдцехмейстера, или командующего всей артиллерией Российской императорской армии.
Потемкин вызвал его из столицы к себе и поручил составить план осады Очакова. Генерал-аншеф приехал вместе с сыном Петром, его адъютантом. Молодой человек недавно блестяще закончил Артиллерийский и инженерный корпус в Санкт-Петербурге и во многом помогал отцу, которого уже одолевали возрастные болезни вроде подагры и ревматизма.
Обозрев разложенные на столе бумаги, Меллер спрятал очки в футляр, откашлялся и произнес:
– Весьма и весьма любопытно, ваше высокопревосходительство. Без сомнения, работа выдающаяся. Однако из оной следует, что должно мне мой план штурма несколько пересмотреть.
– Да, непременно, Иван Иванович, – кивнул ему Потемкин. – Почему-то меньше всего пороховых закладок француз устроил на восточной стороне города.
– Дело в грунте, ваше высокопревосходительство. Тут скала, ее не раскопаешь. Только взрывать. Но если закладывать шурфы, то можно повредить и сами строения…
Видя, что разговор приобретает специфическое инженерной направление, слово взял генерал-аншеф князь Николай Васильевич Репнин. Он командовал центром осадной армии.
– Полагаю, ваша светлость, вопрос о штурме наконец-то решен, – сказал Репнин. – Обрадуйте же нас, назовите его дату.
Потемкин пожал плечами:
– Пока точно сказать не могу, господа. Но, очевидно, в самое ближайшее время. Инженерам нужно еще поработать с этими чертежами. Нужно изготовить их дубликаты для начальников атакующих колонн. Нужно перевести батареи двухпудовых мортир поближе и именно с этой стороны пробивать брешь в стене…
– Брешь необходима, – признал Репнин.
Он, представитель древнейшего аристократического рода, держался вполне демократично. Прадед князя Никита Репнин был верным соратником Петра Великого, службу начинал барабанщиком в «потешном» Преображенском полку, закончил ее генералом, вместе с царем-реформатором пройдя по полям сражений Северной войны.
Николай Васильевич, благодаря связям при дворе, уже в 26 лет имел чин генерал-майора. Таланты его были разнообразны: хитрый царедворец, искусный дипломат, смелый военачальник. Будучи послом в Польше, он сумел поладить с буйной польской шляхтой и добиться избрания на королевский трон Станислава-Августа Понятовского, проводившего пророссийскую политику. Летом 1770 года Николай Васильевич командовал дивизией в победоносных битвах с турками при Рябой Могиле, Ларге и Кагуле. После чего знаменитые герои этих сражений князь Репнин и граф Румянцев разругались в пух и прах. Императрица заняла в их споре нейтральную позицию, и обиженный князь покинул армию и уехал за границу «на воды для лечения».
Конечно, в Россию Николай Васильевич вернулся. Но стал гораздо осторожнее. У Репнина на глазах к вершине власти внезапно поднялся худородный и бедный дворянин из Смоленской губернии, некто Григорий Потемкин. В отличие от некоторых аристократов и царедворцев, Репнин не начал интриговать против него, и здесь, в Очакове, спокойно исполнял приказы Григория Александровича, ставшего светлейшим князем всего десять лет назад.
Хотя примеры непокорства были.
Так, нынче на военном совете отсутствовал генерал-аншеф Александр Васильевич Суворов, коему Потемкин-Таврический вверил командование левым флангом осадной армии. Совсем недавно Суворов прославился на всю Россию, с малыми силами отбив нападение пятитысячного отряда турок на крепость Кинбурн. Потому под Очаков генерал-аншеф приехал с боевым настроением и искренне не понимал, отчего светлейший князь медлит со штурмом.
Полководец дал волю своему злом языку, и уже летом 1788 года в великосветских гостиных Санкт-Петербурга и Москвы, в штабах дивизий и полков повторяли придуманную Суворовым первую присказку про Потемкина: «Я на камушке сижу, на Очаков я гляжу» – и вторую, касающуюся тактики и стратегии целом: «Одним гляденьем крепости не возьмешь»…
За словами последовали и дела.
Первая большая вылазка османов под Очаковым случилась 27 июля, в середине дня. Их отряд численностью около двух тысяч человек выступил из северных ворот крепости и по садам ее форштадта незаметно подобрался к нашему лагерю. Сначала турки сбили с позиций бугских казаков и, преследуя их, побежали дальше, к левому флангу лагеря. Навстречу противнику вышли два батальона Фанагорийского гренадерского полка, и вел их Суворов. Произошла отчаянная рукопашная схватка. На помощь фанагорийцам подоспели другие полки левого фланга. На помощь туркам тоже устремились подкрепления, открыла огонь крепостная артиллерия. Наши батареи стали ей отвечать. В бой вступила тяжелая кавалерия – Екатеринославский кирасирский полк.
Турок удалось оттеснить сначала от садов, потом – ко рву. Незакрытые крепостные ворота были уже рядом, и Суворов надеялся, что Потемкин, увидев этот успех, введет в сражение всю осадную армию: около 19 тысяч штыков и сабель. Со шпагой в руке он находился в первых рядах своих любимых гренадеров, крича: «На приступ, ребята!» – когда янычарская пуля легко ранила его в шею.
Однако главнокомандующий, наблюдавший за сим героическим действом в подзорную трубу, только чертыхался и никакого приказа об общем штурме не отдал. Турецкие ворота закрылись, наши войска отошли на свои позиции. В бою они потеряли убитыми и ранеными 365 человек. Суворов получил выговор вместо благодарности. Через два дня его рана воспалилась, генерал-аншефу пришлось уехать в госпиталь в Кинбурн. В дальнейшей осаде и штурме крепости он участия не принимал.
На большом военном совете генералы приняли много важных решений и утвердили основные принципы диспозиции предстоящего нападения на Очаков.
Постановили, что на штурм одновременно двинутся шесть колонн. Их состав будет примерно одинаковым: гренадерские, мушкетерские или егерские батальоны, команда лучших стрелков, команда рабочих с топорами и лопатами, чтобы рубить деревянные палисады и засыпать рвы, спешенные кавалеристы-волонтеры и казаки. Артиллеристы покатят за колоннами легкие полковые трехфунтовые орудия, чтобы стрелять через головы атакующей пехоты, прикрывая ее огнем.
Также на совете сразу распределили и обязанности между военачальниками.
