Фрегат «Святой Амвросий Медиоланский» поднял якоря после обеда экипажа, который на флоте длится с 12 до 13 часов дня. Из Южной бухты на главный севастопольский рейд его вывели два восьмивесельных баркаса. Довольно длинный — 39 метров — трехмачтовик очутился прямо перед выходом в гавань. Командир фрегата — капитан второго ранга Нелединский в медный рупор отдал команду, которую тут с радостью ожидали все: «Паруса ставить!»
Для деревянного судна весьма немолод был «Святой Амвросий», но и не стар. Построили его в 1783 году на Гнилотоньской верфи на реке Дон. Корпус набирали из дубовых шпангоутов, привезенных из Борисоглебского уезда, а мачты — из распиленных сосен, что росли неподалеку — в Шацком уезде Воронежской губернии. С весенним паводком спустили вниз по Дону к городу Таганрогу, где окончательно снарядили и вооружили.
В истории парусника имелась необычная страница. В последних числах августа 1787 года он вместе с эскадрой графа Войновича попал в пятидневный шторм. Тогда один русский линейный корабль отнесло к Босфору, и турки взяли его в плен. Один фрегат пропал без вести вместе с командой, вероятно, затонул. Но «Святой Амвросий», потеряв две мачты из трех, к 8 сентября самостоятельно добрался до Севастополя. Затем прошел полугодовой ремонт и снова вступил в строй.
Теперь, когда фрегат под парусами, наполненными свежим ветром, уходил от родной бухты, они стояли на верхней палубе юта и смотрели на проплывающие слева по борту коричнево-рыжеватые глинистые берега. Лейтенант Подыма очень убедительно, даже красочно, описывал княжне Мещерской ту ужасную бурю. Однако спокойная морская равнина, расстилавшаяся вокруг корабля, противоречила его рассказу. Кильватерная струя вскипала за кормой, и брызги черноморской воды, сверкая на солнце, как алмазы, часто падали на палубу.
Аржанова, одетая в элегантное платье из кисеи и шляпку с искусственными цветами на полях, закрывалась от брызг кружевным зонтиком. Она верила молодому офицеру. Несколько лет назад курская дворянка тоже попала в трехдневный шторм у берегов Крыма на флагманском корабле Азовской флотилии «Хотин». Лишь мастерство капитана бригадирского ранга Тимофея Козлянинова да выучка и сплоченность экипажа спасли их от буйства стихии.
Впрочем, улыбчивый, предупредительный, безукоризненно воспитанный лейтенант артиллерии совсем не походил на морского волка Козлянинова. А Флоре нравились именно такие мужчины — грубоватые, сильные, умеющие подчинять себе других. Одним словом, воители, готовые вступить в схватку хоть с самим чертом…
Григорий Потемкин родился в селе Чижово Духовщинского уезда Смоленской губернии в многодетной и бедной дворянской семье. Сначала он стал студентом богословского факультета Московского университета, потом — унтер-офицером в лейб-гвардии Конном полку, после дворцового переворота 1762 года — подпоручиком и заведующим полковой швейной мастерской там же, потом — камергером Двора Ее Императорского Величества.
С началом Первой русско-турецкой войны он отпросился из дворца на театр боевых действий и уехал туда волонтером, но — с чином генерал-майора. Ему довелось принимать участие в трех знаменитых битвах ваших войск с османами летом 1770 года: при Рябой Могиле, при Ларге и на реке Кагул. Он командовал большими отрядами конницы и за храбрость получил первую боевую награду — орден Святого Георгия третьей степени.
К счастью, таких достойных генералов, и тем более — камергеров, в России было немало. Однако именно ему в конце 1773 года сама Екатерина Алексеевна написала письмо, пригласив вернуться в столицу. Потемкин приехал.
Начало их бурного и страстного романа, приведшего к венчанию в церкви Святого Самсония Странноприимца на Выборгской стороне в Санкт-Петербурге в апреле 1774 года, рождение у супругов дочери Елизаветы летом 1775 года — все это долгое время оставалось строго охраняемой государственной тайной.
Кипучая же деятельность Григория Александровича протекала на глазах у всех и принесла нашей стране огромные территориальные приобретения, ныне отошедшие Украине. Потемкин одновременно являлся президентом Военной коллегии (то есть министром обороны — А. Б.), губернатором трех обширнейших губерний: Новороссийской, Азовской и Таврической, а также Главнокомандующим Черноморским флотом, начальником над всеми иррегулярными (то есть казачьими — А. Б.) войсками России.
В калейдоскопе людей, всегда вращающихся вокруг персон подобного ранга, он выделил и оставил подле себя красивую и молодую вдову подполковника Ширванского пехотного полка Аржанова. Не только из-за ее красоты, не столько из-за молодости — молодость качество преходящее — а из-за способности трезво оценивать окружающее, принимать нетривиальные решения и успешно обучаться конспиративной работе.
Подчиняясь железной воле светлейшего князя, курская дворянка, как лист, сорванный с ветки, пустилась странствовать по белу свету. В 1780 году она из Херсона уехала в Гезлеве, затем — в Бахчисарай, затем — в Инкерман, оттуда, будучи раненной в грудь, вернулась снова в Херсон. В 1781 году под именем польской дворянки Амалии Цецерской отправилась в Вену. В начале 1782 года из Санкт-Петербурга — в Аржановку, деревню, доставшуюся ей в наследство от погибшего первого мужа, и далее — в Крымское ханство. Осенью 1782 года — из Кафы в Гезлеве на военном корабле «Хотин». В 1788 году с польским дворянином Кухарским под именем его сестры — в Варшаву, Париж и Стамбул, завершив свое длинное путешествие в турецкой крепости Очаков, взятой русскими штурмом…
При хорошем попутном ветре и ясной погоде «Святой Амвросий Медиоланский» мог развивать скорость до десяти узлов, то есть чуть менее 20 км в час. Для этого на фрегате использовали дополнительное парусное вооружение — так называемые стаксели и лиселя. Стаксели натягивали между мачтами, лиселя — на реях. Окруженный серо-белыми полотнищами, корабль немного напоминал облако, чудесным образом спустившееся с небес.
По сухому пути от Севастополя до Алушты было километров 130. Но по воде приходилось огибать сильно выдающиеся в море скалистые обрывистые берега: мыс Херсонес и мыс Фиолент, мыс Айя и Сарыч, а также мыс Аю-Даг. Зато совершенно спокойно, под защитой корабельных орудий Аржанова днем наблюдала в подзорную трубу за прибрежными дорогами и селениями, вечером приятно проводила время в кают-компании в обществе офицеров.
Турецкий флот в то лето не показывался у берегов Крыма.
Фрегат встречали лишь наши небольшие крейсерские корабли, что на определенных им участках акватории охраняли границу. Они обменивались звуковыми — выстрелы из орудий — и световыми сигналами с казачьими пикетами, которые разъезжали вдоль береговой линии и по ночам жгли костры на пологих песочных и галечных пляжах, где могли причаливать с мелкой осадкой плавсредства. Свободно проходили к крымским портовым городам только иностранные купеческие корабли. Вероятно, на таком судне и прибыл в Алушту шахид Имран-мурза из рода Мансур.
Алушта вообще являлась местом очень удобным, отлично освоенным турками. В июле 1774 года скрытно и быстро, конечно, не без помощи местных татар, они высадили здесь семитысячный десант под командованием трехбунчужного паши Хаджи-Али. Тогда крымский хан Сахиб-Гирей и совершил дикарский, немыслимый в европейском международном обиходе поступок. Он продал османам чрезвычайного посланника и полномочного министра Российской империи при своем дворе, Петра Веселитского. Турки посадили дипломата в зиндан — яму двухметровой глубины — и начали пытать, чтобы получить от него шифры секретной переписки. Здание нашего посольства в Бахчисарае тоже было захвачено и разгромлено, а охрана перебита. Несмотря на то, что его молодую жену отправили в гарем хана, Веселитский ничего не выдал.
