Не выпуская этого послания из рук, курская дворянка подошла к небольшому книжному шкафу в своем кабинете. Там за стеклом темнели корешки книг, которые она перечитывала постоянно. Во-первых, это были тома «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусства и ремесел», изданные французскими учеными Жаком Д’Аламбером и Дени Дидро. Во-вторых, сочинения господина Мольера. Его пьеса «Мизантроп», малоизвестная в России, неожиданно приобрела большое значение для проведения операции «Секрет чертежника». Флора до сих пор помнила наизусть некоторые монологи Селимены, возлюбленной Мизантропа, роль которой она репетировала в любительском спектакле французской колонии в Стамбуле, но так и не сыграла на сцене. Рядом с этими книгами стояли русско-французские и франко-русские словари, два учебника грамматики и стостраничный справочник по спряжению глаголов.
На полке под ними стояли немецкие издания. Роман Иоганна Вольфганга Гете «Страдания молодого Вертера» потеснил недавно купленный труд философа Иммануила Канта «Критика чистого разума», но Анастасия не осилила его и до середины. Логические построения ученого из Кенигсберга оказались слишком сложными для ее ума, скорее практичного, чем абстрактно-отвлеченного. Однако словари, сборники грамматических упражнений, переплетенные в кожу тетради с записями уроков Курта Мюллера, страшного педанта, занимавшегося с Флорой по поручению секретной канцелярии Ее Величества, — все это она бережно хранила.
Способность к изучению иностранных языков есть важнейшая составляющая в личности оперативного сотрудника службы внешней разведки. Многими качествами и умениями должен он обладать, но чужой язык, освоенный им не хуже родного, пожалуй, первое условие. Потом его научат разному: обычаям и нравам в стране пребывания, обращению с оружием, правилам конспиративной работы. Но без знания языка, которое дается от природы далеко не каждому человеку, прочие умения просто теряют смысл.
В начале своей жизни Анастасия ни о чем подобном не подозревала. Конечно, ее учили французскому с детства, наняв гувернантку-француженку. Мадмуазель Карпантье больше интересовалась противоположным полом, чем малолетней ученицей. Но все, что она говорила на уроках, застревало в голове Насти Вершининой без многократных повторений. Чужой язык звучал, как музыка, и причудливым узором отпечатывался в мозгу. Позже, уже в зрелом возрасте, приложив огромные старания, она за два года освоила тюрко-татарский в совершенстве и частично — арабский.
Появление герра Мюллера с толстым учебником под мышкой сперва озадачило Флору. Уж больно строго держался с ней новый учитель. Оказывается, немец всех красивых женщин считал полными дурами и, увидев Анастасию, засомневался в успехе своей миссии. Лишь в конце четырехмесячного курса интенсивного обучения он сказал молодой прелестнице, что ее немецкий — вполне терпим и отправляться в Вену можно. После этого, прожив в столице Священной Римской империи германской нации около полугода, Аржанова отшлифовала разговорные навыки и более детально познакомилась с классической немецкой литературой.
Нынче, открыв шкаф, княгиня Мещерская достала сильно потрепанный томик с названием, вытесненным золотыми буквами на обложке. «Страдания молодого Вертера» стали единственной книгой, кроме «Евангелия», конечно, которая вместе с ней в прошлом году проделала путь от Кременчуга до Варшавы, Парижа, Стамбула и Очакова. Произведение Иоганна Вольфганга Гете также напоминало ей о знакомстве с доктором математических наук, старшим шифровальщиком венского «черного кабинета», Отто Дорфштаттером.
Собственно говоря, Отто и подарил ей эту книгу. В трогательном посвящении старший шифровальщик написал, что, будучи, подобно Вертеру, безумно увлечен самой обворожительной из женщин, он все-таки надеется на другой, чем у Вертера, исход их отношений. Вертер, как известно, застрелился от безответной любви к некоей Шарлотте, старшей дочери амтмана, то есть старосты, селения Вальхейм. С Дорфштаттером Флора поступила по-другому. Выполняя поручение секретной канцелярии Ее Величества, она привезла подданного императора Иосифа Второго в Санкт-Петербург. Его намерение жениться на ней, естественно, не осуществилось. Но, поразмыслив, он согласился поступить на службу к русским в их «черный кабинет» и воссоздать там знаменитую австрийскую систему дешифровки дипломатической почты.
Аржанова взяла книгу, села за стол и открыла ее на том месте, где лежала картонная закладка. Пальцем она повела по черным строчкам красивого готического шрифта:
«Am 22. Mai
Daß das Leben des Menschen nur ein Traum sei, ist manchem schon so vorgekommen, und auch mit mir zieht dieses Gefühl immer herum. Wenn ich die Einschränkung ansehe, in welcher die tätigen und forschenden Kräfte des Menschen eingesperrt sind; wenn ich sehe, wie alle Wirksamkeit dahinaus läuft, sich die Befriedigung von Bedürfnissen zu verschaffen, die wieder keinen Zweck haben, als unsere arme Existenz zu verlängern, und dann, daß alle Beruhigung über gewisse Punkte des Nachforschens nur eine träumende Regignation ist, da man sich die Wände, zwischen denen man gefangen sitzt, mit bunten Gestalten und lichten Aussichten bemalt? das alles, Wilhelm, macht mich stumm. Ich kehre in mich selbst zurück, und finde eine Welt! Wieder mehr in Ahnung und dunkler Begier als in Darstellung und lebendiger Kraft. Und da schwimmt alles vor meinen Sinnen, und ich lächle dann so träumend weiter in die Welt».
Мысленно Анастасия как бы видела перевод:
«22 мая.
Многим уже казалось, что человеческая жизнь — только сон, меня тоже не покидает это чувство. Я теряю дар речи, Вильгельм, когда наблюдаю, какими тесными пределами ограничены творческие и познавательные силы человека, когда вижу, что всякая деятельность сводится к удовлетворению потребностей, в свою очередь имеющих только одну цель — продлить наше жалкое существование, а успокоенность в иных научных вопросах — всего лишь бессильное смирение фантазеров, которые расписывают стены своей темницы фигурами и привлекательными видами. Я ухожу в себя и открываю целый мир! Но тоже скорее в предчувствиях и смутных вожделениях, чем в живых, полнокровных образах. И все тогда мутится перед моим взором, и я живу, точно во сне улыбаясь миру…»
У Иоганна Вольфганга Гете немецкий язык звучал прекрасно: возвышенно, поэтично, плавно. Правда, до знакомства с молодым Вертером он представлялся Аржановой несколько грубым и даже примитивным, мало приспособленным — в отличие от французского — для выражения тончайших оттенков чувства. Первый раз она читала роман, прибегая к помощи словаря, но затем стала запоминать целые его страницы. Часто Флора возвращалась к нему в минуты досуга и находила свои любимые отрывки по сделанным закладкам.
В одной венской газете она обнаружила статью, в которой утверждалось, будто сюжет книги повторяет историю из жизни самого автора. В городе Веймаре Гете влюбился в знатную придворную даму — Шарлотту фон Штейн, старше его по возрасту, замужнюю, имеющую детей. Она принимала молодого литератора в своем доме, но окончательного сближения с ним не допустила.
Воспринимая откровения выдуманного поэтом Вертера, якобы писавшего длинные письма другу по имени Вильгельм, как совершенно реальную вещь, курская дворянка искала в них отзвук собственных переживаний. Никогда не получит должного завершения ее роман со светлейшим князем Потемкиным. Этот замечательный, поистине уникальный человек не может принадлежать ей одной. Он будет призывать ее к себе в нужное ему время, будет ласков, щедр, обходителен с ней и отправит в новые странствия. По его приказу она пойдет куда угодно и совершит деяния, достойные похвалы и награды светлейшего. Лишь одно утешает ее на этом пути — абсолютно все подчиняются великолепному Григорию Александровичу, но некоторые — с особливым восторгом и усердием…
