— Вот проклятые боши! — говорил в сердцах Уве Оксенкнехт, молодой полицейский шпик, приставленный к Аржановой. — Они не успокоятся, пока им как следует не надерут задницу!
— Кто надерет? — притворно удивилась курская дворянка.
— Русские, конечно.
— Наши сейчас воюют с турками и шведами. Им тяжело.
— Но мы союзники, не так ли?
— Союзники, — согласилась Флора.
Разговор происходил уже не на улице, а в кофейне «У синей бутылки», заведении старомодном и добропорядочном, куда женщин одних, без спутников не пускали. Три серебряных талера, которые Анастасия вручала австрийцу при каждой их новой встрече, сделали свое дело. Уве проникся доверием к жене дипломата, судя по всему, женщине очень простой, доброй и отзывчивой.
Теперь он привел ее в кофейню, чтобы пожаловаться на трудную жизнь. У российской дипломатической миссии он дежурил раз в неделю, у миссии королевства Пруссия — три раза. Но там денег ему никто не давал. Более того, позавчера, когда он пошел за секретарем посольства Бекером, двое каких-то бродяг пристали к нему у церкви Августинцев, назойливо выпрашивая милостыню. В результате Бекера он упустил и снова увидел лишь через два с половиной часа у дверей посольства. Подобные номера пруссаки проделывают нередко и с другими коллегами Оксенкнехта, а наказывают за них штрафами таких неопытных служак, как Уве. Разве это справедливо?
Потом Анастасия выслушала сумбурное повествование о недолгой учебе молодого полицейского в Венском университете, откуда его выгнали за нехождение на лекции, о его родном дяде, работающем делопроизводителем в полицейском управлении, о семье, рано потерявшей кормильца. Откровенность Уве отчасти объяснялась стограммовым стаканчиком рома, который в кофейне подавали постоянным посетителям. Курская дворянка оплатила весь заказ, дала Оксенкнехту пять талеров вместо обычных трех и попросила впредь сообщать ей о событиях у посольства Пруссии и прогулках его дипломатов.
По дороге домой она думала, правду ли сказал ей австриец. Однако, как бы то ни было, Уве — ее первое знакомство в Вене вне стен российского представительства. Оно несет признаки классической вербовки. Аржанова завербовала полицейского шпика, причем по его собственному желанию. Жаль только, что служит он не в Министерстве иностранных дел у князя Кауница, а у графа Пергена. Хотя за спиной у Оксенкнехта — дядя-делопроизводитель, и вдруг это когда-нибудь пригодится…
Прибытие курьеров с депешами из России всегда было волнующим событием в однообразной и скучной жизни посольства. Появлялись они раз в месяц, между 15-м и 20-м числами и привозили вместе с официальными бумагами частные письма для сотрудников. Ездили курьеры парами. Одна пара находилась в пути, другая оставалась в посольстве, потом они менялись. Всего в штате заграничного учреждения в Вене числилось четыре курьера и получали они по 90 рублей в год при бесплатном обмундировании и питании. На курьерские должности назначали военнослужащих: прапорщиков и сержантов. Кожаную суму, запечатанную красными сургучными печатями Иностранной коллегии, вез офицер, унтер-офицер выступал в роли его помощника и охранника.
Из этой кожаной сумы госпожа фон Рейнеке получила пакет от баронессы Греты фон Шулленус, ее родной тети по отцу, проживающей в Курляндии. Послание родственницы, написанное по-немецки, занимало две страницы крупным, разборчивым почерком и целиком посвящалось описанию последних событий в родовом поместье: сильный снегопад, поломка ветряной мельницы, болезнь комнатной собачки, визит престарелого пастора. На самом деле это была шифровка от светлейшего князя Потемкина-Таврического и управителя его канцелярии коллежского советника Попова. Требовалось наложить на текст так называемую «решетку Кардано», изобретенную миланским врачом и автором многих научных работ, Джилорамо Кардано, жившим в XVI столетии.
«Решетка» — всего лишь лист бумаги, кусок ткани или тонкой кожи, в котором проделано множество отверстий — «окошек». Они располагаются в определенной системе, имеют нумерацию. «Решетка» накладывается на первоначальное послание, вроде бы вполне безобидное, и тогда сквозь «окошки» проступают буквы секретной депеши. Этот тип кодирования получил также наименование «шифра перестановки». Надежное и остроумное изобретение, но неудобство его в том, что приходится придумывать слишком длинные и запутанные тексты для первоосновы.
Аржанова, порывшись в ящике со своим бельем, достала со дна свернутый в трубочку прямоугольный кусок тонкой лайковой кожи. Он совпадал по размеру с листами, испещренными каракулями «тети Греты». Но кожа залежалась и сама по себе скатывалась обратно в трубку. Анастасия с нажимом разгладила ее ладонями раз, другой, третий. Затем наложила лайку на основной текст и стала по очереди выписывать проступающие в «решетке Кардано» буквы. Получилось короткое послание:
«Флоре. Надеюсь, путешествие благополучно завершилось и вас приняли хорошо. Осматривайтесь на месте, не торопитесь. Важны любые сведения, любые информаторы. Больше сотрудничайте с Немцем. Всегда верил в вашу удачу, верю и сейчас. Князь».
Курской дворянке хотелось в суховатой деловой записке узнать голос великолепного Григория Александровича, его своеобразную интонацию. Составлял письмо, конечно, не он, а Попов. Никаких сентиментов допускать не полагалось. Но иногда какое-нибудь слово выпадало из ряда официальной лексики и звучало намеком на искренние чувства: «Всегда. Верил. Верю. Сейчас». Действительно, им обоим пока остается только верить…
Тем временем в кабинете посла Дмитрий Михайлович Голицын, первый секретарь посольства фон Рейнеке и второй секретарь Федор Опочинин разбирали свежую почту. В ней присутствовали как открытые, так и зашифрованные депеши. Конфиденциальную корреспонденцию Иностранная коллегия скрывала при помощи «цифири», или цифровых кодов, достаточно сложных и меняющихся раз в год. Ключ к коду хранился в сейфе, искусно спрятанном в кабинете посла.
Голицын достал его и передал Опочинину, который исполнял обязанности шифровальщика. Взяв письмо с колонками четырехзначных цифр, второй секретарь сел за стол и склонился над бумагами. Эта работа не терпела спешки, требовала предельной сосредоточенности и большого внимания к каждой детали.
Посол прежде всего сломал печати на пакете от князя А. А. Безбородко, секретаря царицы «уполномоченного для всех негоциаций». Этими загадочными словами определялась особая роль князя, талантливого и образованного чиновника, умеющего составлять замечательные докладные записки для Екатерины Второй. Под непосредственным руководством государыни и Потемкина-Таврического он фактически управлял работой Иностранной коллегии, хотя официально пост ее главы занимал другой человек — вице-канцлер граф И. А. Остерман.
Безбородко писал Голицыну по-русски, и послание его имело вид дружеского обсуждения текущих международных дел. Он напоминал о союзном договоре между Англией и Пруссией, заключенном в 1786 году. Договор остается в силе и направлен против Австрии и России. Инициатор этого соглашения — премьер-министр Соединенного Королевства Уильям Питт-младший, сын лорда Чатама, молодой и энергичный политик, занимающий крайне враждебную позицию по отношению к нашей стране.
