Поскольку общались они по-тюрко-татарски, то и записка была на этом языке. Грек, привыкший к письменной речи, необходимой в его бизнесе для составления договоров, расписок, прейскурантов, изложил суть дела разборчивым почерком и почти без орфографических ошибок. Аржанова, взяв листок, пробежала глазами донесение и нашла его весьма интересным.
Позавчера под вечер двухмачтовая фелюга, не поднимая никакого флага, пыталась выйти в открытое море, но на свою беду встретилась с заходящим в бухту «Короном». Капитан Бабушкин приказал ей остановиться. Моряки с фелюги его не послушались. «Корон» произвел два выстрела из пушки. Первое ядро ушло далеко, второе ядро снесло на лодке самую большую мачту. Фелюга чуть не перевернулась, но на веслах все-таки добралась обратно к берегу. Владелец лодки турок из Синопа Халим-ага, покупая у Маргопулоса новые снасти вместо порванных, сказал, что очень торопился. В тот день на траверзе мыса Меганом его ждали старые друзья. Они пришли сюда на шебеке «Орхание» из Мраморного моря.
Русская путешественница достала из сумочки десять османских золотых монет флори и положила перед Маргопулосом. Грек удивился. Обычно Веселитский платил ему гораздо меньше, да и вовсе не из-за денег Кристас помогал единоверцам в борьбе против мусульман. Аржанова постучала пальцем по листку с донесением:
— Добавьте сюда все, что знаете о Халим-аге…
Не в силах быстро расстаться с необычной гостьей, Маргопулос вызвался показать ей кратчайшую дорогу к центру города, а заодно — дом Халим-аги, его место на пристани и две фелюги, на которых тот ежедневно выходил в море рыбачить. Шагая рядом с арбой, грек спрашивал Анастасию, надо ли ему ждать от нее вестей. Она кивала головой: да. В скором времени кто-то обязательно передаст Кристасу привет от Флоры, и пусть он будет откровенен с этим человеком…
Далеко за кромкой прибоя остались древние крепостные стены, улицы и дома Кафы.
После полудня ветер усилился, волны чередой заходили по рейду. Баркас острым носом взрывал белые барашки на их крутых спинах. Брызги летели на прямоугольный парус, который выгибался от порывов ветра и натягивал шкоты — канаты, идущие от нижних его концов к металлическим кнехтам на корме.
Боцман Белоглаз обеими руками держал румпель баркасного руля и улыбался Аржановой. Он был доволен днем, проведенным в тихой бухточке. Во-первых, более четырех часов моряки тут купались и загорали, отдыхая от судовых работ, во-вторых, госпожа Аржанова хорошо их угостила. Из города она привезла кувшин вина и корзину, полную вкусной татарской еды: горячие чебуреки и «шиш-кебап» — кусочки молодой баранины, нанизанные на палочки и поджаренные на открытом огне.
Обойдя «Хотин» мористее, боцман приказал матросам убрать парус. К борту флагманского корабля они подошли на веслах и забросили наверх швартовые концы. На вахте находился лейтенант Савва Фаддеевич Мордвинов, человек немногословный и даже мрачноватый. Но Анастасию, поднимающуюся по трапу, он приветствовал как члена экипажа офицерского ранга с отменной военно-морской вежливостью.
За ужином в кают-компании Аржанова увидела новое лицо, и было оно крымско-татарской национальности. Пока русская путешественница отсутствовала, на «Хотин» прибыл из Кафы представитель Шахин-Гирея со свитой. Капиджилар-кегаяси, или начальник ханской фельдъегерской службы, Мехмет-ага имел особое поручение от повелителя. Во всех крупных городах Южного берега Крыма надлежало ему сходить с корабля на берег и встречаться с местным населением, дабы разъяснять ему текущий политический момент, а именно: ругательски ругать самозванца Бахадыр-Гирея, восхвалять законного правителя Шахин-Гирея и сообщать, что через месяц он вернется в столицу ханства и вновь займет престол, вероломно захваченный старшим братом.
Светлейший хан придумал все это вместе с Веселитским. Среди своих придворных для исполнения важной миссии он выбрал шесть человек, верных, надежных, но самое главное — красноречивых: Мехмет-агу из Кафы, Гальет-бея из Гёзлёве, Мехметша-бея из Балаклавы, Бахадыр-агу из Судака, Девлет-агу из Сарпбулата, Бахты-шах-оглы — из Карасу-базара. Чрезвычайный посланник и полномочный министр подкрепил сие действие инструктивным письмом, направленным флагману эскадры:
«Сообразуясь монаршему наставлению, мне воспоследовавшему, об утушении мятежа, тех шести чиновников с бешлеями и со служителями к вам отправляя, покорно прошу каждому из них показать судно, на коем бы находясь, исполняли своего государя вышесказанное наставление, а где и куда будут оные приставлены для увещевания народа, приказать командирам казенными лодками их отвозить и к судну привозить, отнюдь нигде не оставляя вдали, дабы в случае не подвергнуть верного хану человека никакой опасности. По сходству сего и данного вам от команды наставления не оставьте вашим начальникам подтвердить и о том, дабы все офицеры и нижние чины с теми чиновниками и татарами обходились дружелюбно, соблюдая наивящую монаршую о татарских народах волю, сопряженную всегда с ея человеколюбием…»
[26]
Признавая ханского придворного равным офицеру Российской императорской армии и флота, а также желая продемонстрировать рекомендованное ему Веселитским дружелюбие, Козлянинов пригласил Мехмет-агу в кают-компанию. Тут крымчанину пришлось смириться с европейскими порядками. Он сидел на стуле и за столом, ел при помощи ножа и вилки, что по законам шариата считалось немалым грехом. Еще больше смутило его появление в кают-компании женщины с открытым лицом и в одежде, по разумению мусульманина, совершенно неподобающей, то есть с оголенными до локтя руками.
Правда, он узнал Анастасию, которую видал при дворе светлейшего хана ранее, осенью 1780 года. Мехмет-ага отвесил ей восточный поклон с прикладыванием рук к сердцу и ко лбу. Однако Аржанова его не помнила. Должность у него была не очень значительная, да и татарские мужские лица часто казались ей одинаковыми: смуглые, плоские, с глазами-щелочками, с жидкими усами и бородками, точно приклеенными к широким скулам.
Она заговорила с ним по-тюрко-татарски. Мехмет-ага обрадовался, ибо русским языком почти не владел. Корабельные же офицеры воззрились на молодую женщину в сильнейшем недоумении. Конечно, по своему дворянскому происхождению и образованию она могла знать французский, немецкий, итальянский и даже греческий, но — тюрко-татарский? Зачем он ей?
Лишь Козлянинов не растерялся. Он предложил Анастасии быть переводчиком в разговоре за столом. Беседа заметно оживилась. Темой ее сделался Крым, его климат, природа, география, нравы и обычаи жителей. Мехмет-ага также охотно рассказывал о себе и службе при дворе светлейшего хана.
Многое удивляло моряков в этих рассказах, но более всего — сам факт присутствия выходца с исламского Востока в их кают-компании. Они внимательно разглядывали его экзотический наряд: меховую шапку, обмотанную цветастой чалмой, длинный лиловый кафтан без воротника и с косо выкроенной полой, красные чулки, черные туфли без задников, но на каблуках. Все они были участниками Первой русско-турецкой войны и привыкли считать турок и крымских татар своими ярыми противниками. Стойкое это убеждение не могли поколебать никакие политические моменты. Однако, повинуясь воле государыни, они делили с мусульманином хлеб и соль и поддерживали беседу, ровно ничего для них не значащую…
