Пролог
Императору Францу-Иосифу было восемьдесят два года. Портрет ему льстил — старец глядел хмуро, но бодро, проницательно глядел, стройный стан выпрямлял на зависть молодым офицерам, и плешь с седыми усами была ему даже к лицу: истинный государственный деятель, мудрый правитель своей державы. Портрет был не торжественный, скорее уж деловитый портрет — в таком серо-голубом мундире не парады принимать, а вершить судьбы и негромко отдавать приказания подчиненным. Потому Максимилиан Ронге, когда полковник Редль взял его в Управление военной разведки, украсил свой небольшой кабинет именно этим портретом. И когда принимал в нем сотрудников, те оказывались под прицелом двух пар внимательных и строгих глаз. Это внушало особенную потребность в благоразумии и дисциплине.
— Итак?
— Докладываю, господин Ронге. Вот экстракт из донесений агентов Фиалки, Альбатроса, Марципана. Я объединил их в докладной записке. Изволите прочитать?
В этой краткой речи была должная смесь деловитости и почтительности. Ронге одобрил ее.
— Читайте сами, господин Зайдель, — велел он. — Глаза мои устали от множества бумаг… хоть немного отдохну от света… Да только читайте так, чтобы я не заснул в кресле.
Это было шуткой — знаком приязни начальника к подчиненному. Но Ронге не рассчитал дозы благоволения в голосе — Зайдель почувствовал себя неловко.
— Как вам будет угодно, господин Ронге, — сдержанно ответил он.
— Когда читаешь по бумаге — это получается нудно и монотонно.
Ронге не обиделся на то, что подчиненный не захотел понимать шутку. Он просто объяснил ее — хотя объяснять шутки довольно странно.
— Я постараюсь, господин Ронге.
— Да, постарайтесь…
Ронге откинулся на спинку кресла. Он знал, что Зайдель его побаивается, и считал — секретарь правильно делает. Ронге нарочно приучил себя глядеть со строгим прищуром и сжимать губы в прямую линию. Подчиненные должны верить в строгость начальника более, чем в своего ангела-хранителя. К тому же и служба такая — без страха нельзя. Если подчиненный господина Ронге утратит страх — то слишком многое станет известно нынешнему противнику, завтрашнему врагу на поле боя.
В том, что война с Россией неизбежна, Ронге не сомневался. И в том, что эта война станет сильнейшим средством сделать карьеру, — также. Ему тридцать восемь — всего тридцать восемь! А сколько уже сделано! А сколько впереди?! Кого попало в Управление военной разведки не возьмут — ему же было тридцать три, когда взяли. И теперь он — главная надежда не только австро-венгерской разведки, но и группы контрразведки «Эвиденцбюро»…
— О положении дел в проектировании российских аэропланов-разведчиков, — прочитал Зайдель крупными буквами выписанное название докладной записки. В кабинете горели только свечи на столе у Ронге, и он поднес папку с бумагами чуть ли не к самому носу.
— Первые три абзаца пропускайте. Наша преданность императору и без них вне сомнений. Сразу приступайте к делу.
Зайдель перевернул первый лист с традиционными словесными реверансами и кратким описанием политической обстановки.
— О положении дел в российском авиационном…
— Не надо. Дайте сведения о конкретных персонах, которых вы предлагаете разрабатывать.
— Извольте. Теодор-Фердинанд Калеп, сорок шесть лет, женат, проживает в Риге, — прочитал Зайдель. — Одаренный и деловитый инженер. Совладелец завода «Мотор» в Зассенхофе, на окраине Риги. Первый, кто стал изготавливать поршни моторов из алюминия. Насколько можно судить по донесениям, Калеп является конструктором первого в Российской империи авиационного мотора и авиационного ангара. Два года назад построил свой аэроплан, который успешно прошел испытания, причем полеты состоялись зимой, в январе. Надо полагать, это первые в мире зимние полеты. И, по мнению агента Альбатроса, сущий безумец.
— То есть как? — спросил Ронге.
— Чтобы построить свой аэроплан, истратил все сбережения и продал драгоценности жены. Придуманный им мотор заводится без труда, работает без перебоев.
— Лет ему сколько?
— Сорок шесть, а здоровья, по донесениям, слабого. Сейчас господин Калеп занят усовершенствованием своего мотора, что вызывает интерес у российского военного ведомства. При заводе собираются открыть летную школу.
— Ясно. Этот нам нужен. Дальше.
— Госпожа Зверева — дочь генерала Виссариона Лебедева, известного со времени военных действий на Балканах, — прочитал Зайдель. — Двадцать два года, вдова. Дама избалованная и отважная, не знавшая ни в чем отказа. Вот фотокарточки.
Ронге открыл глаза и увидел на столе перед собой два портрета.
— Глаза и волосы прелестны, но красавицей эту даму я бы не назвал, — брюзгливо сказал Ронге. — Продолжайте.
— Училась в гимназии и в Институте благородных девиц. Очевидно, в годы учебы впервые поднялась в небо на воздушном шаре, что известно с ее слов. Предположительно это могло быть в крепости Осовец, где тогда служил генерал Зверев. Там располагался воздухоплавательный отряд…
— Ближе к делу, Зайдель.
— Как вам угодно, господин Ронге. В семнадцать лет девица была отдана замуж, сделала приличную партию — ее покойный супруг господин Зверев был инженер-железнодорожник, конструктор, весьма образованный человек. Есть основания полагать, что он сумел развить природные технические способности супруги. Брак длился два года. В тысяча девятьсот девятом году Зверев умер, его супруга осталась в девятнадцать лет вдовой. Это немаловажно — она приобрела юридическую свободу и самостоятельность, могла сама распоряжаться своими средствами.
— Средства, значит, были?
— Насколько понял агент Марципан, небольшие, и те она тратила, не слишком задумываясь о будущем. Агент Марципан рекомендовал обратить внимание на эту особенность.
— Хорошо, продолжайте.
— Осенью тысяча девятьсот десятого года, точная дата неизвестна, в городке Гатчине под Санкт-Петербургом была открыта частная авиационная школа «Гамаюн». Госпожа Зверева была в числе первых записавшихся учеников и внесла четыреста рублей за обучение и шестьсот рублей — на случай поломок аэроплана. Она выполняла учебные полеты на аэроплане «фарман-4»…
— Технические данные аэроплана.
Они сейчас роли не играли — но нужно было показать подчиненному, что начальство следит за выполнением своих указаний и помнит разговор недельной давности.
— Они в приложении, господин Ронге, — Зайдель нашел нужную страницу. — Тут восемь страниц приложений. Вес — пятьсот восемьдесят килограммов, предельная скорость — шестьдесят пять километров в час, неустойчив, от порывов ветра переворачивается… так… Учебные полеты выполнялись на высоте двадцать-тридцать метров, зачетные, с исполнением фигур, — на высоте пятьдесят метров. Прикажете продолжать?
