— Тьфу, — сказал на муху Кокшаров. Одна ее неслыханная величина могла вызвать отвращение.
— И вовсе не тьфу, хозяин лавки отыскал дивного ювелира, который только на него работает. Теперь понимаешь, что это очень выгодные приобретения? — спросила Терская. — На нас все будут смотреть.
У нее самой шляпа крепилась к пышным русым волосам (волосяное бандо было искусственным, конечно, натуральных волос так много не бывает) тремя булавками, одна изображала египетского скарабея, другая — цветок с жемчужиной в сердцевине, а третья — ящерицу.
— Это, конечно, ужас и кошмар, но вы должны обращать на себя внимание, — ответил Кокшаров, доставая бумажник. — Воображаю, каких монстров наберет там госпожа Эстергази!
Труппа после маленькой войны (дамы хотели ехать морем и любоваться на пейзажи) погрузилась в вагон второго класса поезда, идущего в Шлокен, и через час уже была в Майоренхофе.
— А вот если соберетесь к нам на штранд в будущем году, то и пересаживаться не придется, — сказал Маркус. — Обещают прямые поезда из Петербурга и Москвы до самого Шлокена. Доедете как короли. Сейчас-то мы удачно устроились, едем сидя, потому что вторник. А в субботу днем и в воскресенье с утра десять тысяч человек на штранд выезжают! Воображаете, какая в вагонах давка?
Поезд остановился у длинного деревянного вокзала, выкрашенного зеленой краской. Со стороны железной дороги он представлял собой бесконечный навес, подпираемый тонкими колоннами. Под навесом прогуливались дамы, ожидавшие поезда, и там же процветала мелкая торговля — мороженым, имбирными пряниками, пивом и всякой дребеденью. В стороне стояла прислуга с местных дач, охраняя большие тюки с грязным бельем, — прислуга ждала поезда в Ригу, чтобы погрузить тюки в особый вещевой вагон, а там бы их встретили служители прачечных. Через два дня выстиранное белье тем же вагоном прибыло бы обратно.
От железнодорожного полотна перрон отделялся барьером с проходами, у которых контролеры проверяли билеты; если безбилетник и умудрялся в Риге проскочить в вагон, то на выходе бывал схвачен и привлечен к ответственности. Поэтому они обычно соскакивали на ходу между станциями, рискуя за какой-то полтинник сломить себе шею.
— Слава те, господи, — сказал Кокшаров, предъявив билет и выйдя на перрон. — Обошлось без драм. Теперь все пойдет как по маслу.
Ох, рано он это сказал…
Глава вторая
Маркус имел о галерах темное понятие. Да и о флоте тоже, хотя жил в портовом городе. С другой стороны, современные пароходы вряд ли похожи на древнегреческую галеру, а копаться в увражах и изучать картинки со старинных ваз у него не было ни времени, ни желания. Маркус встретился с плотником Петером Клявой, потомственным жителем Майоренхофа, и дал задание: соорудить нечто на колесах, с мачтой, и чтобы там два человека помещалось. Клява, человек пожилой и честный, уточнил на плохом немецком, чтó первостепенно — вид или способность к передвижению. Маркус подумал — черта ли в том виде, можно украсить сооружение драпировками, древние греки придираться не станут. Клява взял задаток, а готовую галеру, имевшую вид знакомой ему рыбацкой лодки, привез на телеге к концертному залу в тот самый день, когда Кокшаров назначил первую репетицию.
— Боже мой! — воскликнула Терская. — Это же ванна на велосипедных колесах! Увольте, господа, я при всем честном народе в ванну не полезу!
— Зато как ездит?! Вы полюбуйтесь, как ездит! — Маркус толкнул галеру, и та очень резво покатила по улице, насилу догнали.
— Вот вы в этом кошмаре и катайтесь, герр Маркус! А я не стану! У меня туалет и без того пикантный — если я задеру подол, чтобы залезть в вашу галеру, публика увидит мои панталоны!
Маркус ахнул: следовало объяснить Кляве, что галера должна быть галерой только с одного бока, того, который увидит публика, а с другого — иметь ступенечки для примадонны. Клява же сам до такой тонкости не додумался.
Началась перепалка, искали виноватого. Кокшаров должен был прислать точное описание и чертеж галеры, Маркус должен был пустить в дело мозги! Актрисы с наслаждением слушали, актеры отошли покурить.
— Вот уж влипли, — сказал Савелий Водолеев. — Хотя не впервой… Придется тому же плотнику, пока не сбежал, заказать лестницу.
— А мизансцену строить так, чтобы мы ее до поры собой прикрывали? — осведомился Лиодоров. — Ерунда получится. Мы стоим слева — то есть на суше. Галера прикатывает справа — то есть с моря…
— Может, кто-то под прикрытием галерного борта живенько вынесет проклятую лестницу? — предложил Стрельский. — Скорчась, чтобы башкой не торчать.
— Разве что сама госпожа Терская, под складками хитончика… — шепнул, чтобы дамы не услышали, Алеша Николев — исполнитель роли Агамемнона, недавний гимназист, сбежавший из дому ради высокого искусства и пленивший Кокшарова густым и совершенно не соответствующим возрасту и телосложению басом.
— И мне эта ванна не нравится, Терская права, — заметил Лабрюйер. — Она недостаточно серьезна, чтобы навести на древнегреческие мысли, и недостаточно смешна для балагана.
— Ну да, у настоящей галеры должны быть весла, и она сажен двадцати в длину, пожалуй. Это поболее всего зала господина Маркуса, — сказал Енисеев. — А вот что, господа — на кой нам вообще эта жуткая галера?
— Как же без нее? — возмутился герой-любовник Славский. Сцена увоза Елены на галере была его личным маленьким бенефисом.
— Подумайте, господа, раз уж мы надергали из рижских газет всяких местных словечек, то отчего так цепляемся за эту галеру? Пусть уж и финал новому стилю соответствует!
— Прикажете увозить Елену на рижском ормане? — ехидно полюбопытствовал Славский, уже щеголяя местным названием извозчика.
— Нет, Славский, я придумал кое-что получше — и весьма для вас выигрышное. Аплодисменты будут безумные, — пообещал Енисеев. — Вы прилетите за Еленой на аэроплане! Вот это будет настоящий финал — а не дурацкая ванна на колесах!
— А не вдарить ли по пивку, господа? — предложил Лабрюйер.
Его любовь к хмельным напиткам в труппе уже отметили, особенно дамы. А триумфы Славского его мало волновали.
— Погодите, Лабрюйер… То есть как это — на аэроплане? — спросил потрясенный Славский.
— А что тут такого? Здесь в предместье, в Солитюде, на ипподроме постоянно полеты совершаются, и даже дамы летают. Модное увеселение, так сказать, — отвечал Енисеев. — Вы же сами в газетах читали — вся Рига туда ездит. Так отчего же не похитить Елену на аэроплане? Коли у нас царь Менелай выходит с сигарой, а две гетеры — с кружевными зонтиками? Вот это будет пуант!
— Но как же? Это же, выходит, аэроплан сверху спускать надо? Целое устройство мастерить? — актеры затеяли дискуссию, к которой пару минут спустя, привлеченные шумом, присоединились Маркус и Кокшаров. Подошли и актрисы.
— Но, когда я играла в Петербурге, это было обычное дело — воздушные полеты, — сказала Терская. — Всякого купидона спускали на веревках, и он болтался над сценой, и ни разу не было, чтобы сорвался. Да чего только в столице над сценой не подвешивают! В Мариинке, когда ставят балеты, чуть ли не целый храм могут из-под колосников опустить, вместе со жрецами и прочей прислугой!
