— Тревога отменяется, — сказал им Лабрюйер. — Поезжайте домой.
— Но почему?! — возмутилась Танюша.
— Потому что случилась ошибка. Енисеев не убивал фрау фон Сальтерн.
— Как не убивал? Значит он — не Дитрихс? А как же тогда попал к нему портсигар?
— Подбросили.
На душе было пасмурно. Ощущение он мог бы выразить лаконично: «не сбылось». Его погоня была погоней не за убийцей, а за Енисеевым, который сделал из него ширму для своих загадочных дел и выставил на общее посмешище. «Два Аякса исполняют качучу на крыше цветочного киоска!» «Два Аякса сломали трубу коптильни!» «Два Аякса похитили купальную машину!»
Лабрюйеру не раз приходилось разоблачать мнимые алиби, а теперь он сам сделался ходячим алиби этого усатого черта.
— Но тогда убийца — Таубе! — воскликнула Танюша. — Он ведь не тот, за кого себя выдает! Он где-то стянул визитные карточки настоящего Таубе! Значит, он — Дитрихс!
— Погодите, Тамарочка, погодите!..
Лабрюйер вспомнил — Таубе был на ипподроме в тот день, когда там познакомились Сальтерн и Селецкая. Именно тогда Танюша получила от него визитную карточку. И девушка была очень недовольна тем, что этот человек крутится вокруг Зверевой. Так, значит, Таубе?
Он ведь был на ипподроме, когда пропала фрау Хаберманн. Когда он приехал? Могло ли у него быть дело возле ворот? Ворота распахнули, чтобы вползли две телеги с сеном, но, может быть, явилось еще что-то, связанное с Таубе?
Лабрюйер не хотел разгадывать эту загадку, с него было довольно, что Селецкую отпустили. К фрау фон Сальтерн он был равнодушен, сам Сальтерн навеки утратил его уважение. Но мысль жила сама по себе, помимо его воли; мысль суетилась, выдергивала из воспоминаний слова и картинки, лепила какую-то новую сущность.
— Какого черта?.. — пробормотал он.
Ему это вовсе не требовалось. Енисееву зачем-то понадобился Алоиз Дитрихс — ну так сам пусть за ним и гоняется.
Но следовало поступить достойно. Передать в енисеевские руки все сведения — и послать его ловить ветра в поле. И пропади пропадом «Прекрасная Елена»! Лучше уж до скончания дней петь в церковном хоре!
— Тамарочка, пойдем, сами ему все скажите про Таубе, — попросил Лабрюйер. И он подвел девушку к скамье, где совещались Стрельский и Енисеев.
— Вот, расскажите этим господам все, что знаете, и как злодеи дважды покушались на вашу жизнь, и как вы пометили автомобиль, и как его теперь ищут. А я все, что мог, сделал… Про поезд, застрявший у переезда, доложили? — строго спросил он Стрельского. — Про вонючую банку доложили? Что еще? Про парнишку с цидулкой доложили? Значит, я могу перекреститься с облегчением и уходить к чертовой бабушке!
— Какая цидулка? — удивился Стрельский.
— Та, которую парнишка по ошибке Мюллеру отдал.
— Точно, была бумажка с каким-то немецким названием, — согласился Стрельский. — «Гросс…» Что-то большое?
— Гросс-Дамменхоф.
— Что это? — спросил Енисеев.
— Имение по ту сторону железной дороги. Если ехать из Риги, то слева будет ипподром, а справа несколько старинных имений — Анненхоф, Кляйн-Дамменхоф, Гросс-Дамменхоф и еще дальше — Эссенхоф, а за лесом — Клейстенхоф. Ну, я… Нет. Это еще не все.
Лабрюйер достал бумажник и стал вынимать банкноты.
— Это еще зачем? — спросил Енисеев.
— Из пятисот рублей я часть потратил на поиски убийцы. Остальное возвращаю. И устраняюсь от этого дела.
— Любопытная цидулка, — заметил Енисеев. — А вы не заметили — не околачивалась ли в это время поблизости компания наездников на дорогих лошадях? Не собиралась ли она на прогулку?
— Даму-амазонку я заметил! — сообщил Стрельский. — Такая, знаете ли, королева! Царица фей Титания!
— Гадкая гадина! — сразу охарактеризовала ее Танюша.
— И то, и другое сразу, — усмехнулся Енисеев. — Это с дамами случается. Говорите, Гросс-Дамменхоф? Простите, вынужден покинуть ваше приятное общество. Не хочу обременять вас просьбами, собрат Аякс, но у вас в записной книжке наверняка есть расписание поездов.
— Вы собрались в Гросс-Дамменхоф? — догадалась Танюша. — Алешенька, мы едем с господином Енисеевым!
— Но почему? — удивился Николев.
— Потому что, если он туда едет, там будет что-то любопытное!
— До кеммернского поезда примерно полчаса, — сообщил Лабрюйер. — Вы прекрасно на него успеваете. Но это сегодня уже последний.
— По-вашему, записочку прислала фрау Хаберманн? — спросил Стрельский. — Ах, проказница…
— Очень может быть, — туманно ответил Енисеев. — Во всяком случае, я уверен, что искать ее следов нужно в Гросс-Дамменхофе. Если только…
— Если что?
— Если ее там не нашли еще до нас. Тогда я не дам за ее жизнь ломаного гроша. И поверьте — труп не станут никуда подбрасывать.
— Почему? — хором спросили Танюша и Николев.
— Потому что убийцам уже не до спектаклей, дети мои. Вокруг них мой брат Аякс развел столько суеты, что они вынуждены торопиться. И это прекрасно! Милая Тамарочка и вы, господин Николев. Там, конечно же, будет любопытно. Но я вас с собой не возьму. Простите!
Енисеев потешно развел руками.
Все, что он ни делал, было для Лабрюйера отвратительно. И даже этот роскошный жест — явно перенятый у Стрельского или Водолеева. Сам он, не будучи актером ни в какой мере, очень остро ощущал актерские приемы и замашки у других людей, иногда они его развлекали, но сейчас — раздражали.
— Нет, господин Енисеев, мы тоже поедем. Все, что творится на ипподроме, — мое личное дело, если угодно, — строгим ледяным голосом, почти как Терская в гневе, ответила Танюша. — Какие-то гнусные людишки плетут интриги вокруг госпожи Зверевой, а она мой кумир, мой идеал, я мечтаю учиться у нее летать! И мой муж мечтает!
— Да! — выпалил Николев, совсем ошалев от восторга: она впервые прилюдно назвала его мужем, и именно так, как положено замужней даме.
Стрельский, оценив ловкость дамы, зааплодировал.
— А если придется стрелять — так я умею не хуже вас!
— Ого… — прошептал Енисеев.
И тут Танюша выхватила из-за спины револьвер.
Не успели спросить, кто ее выучил такому опасному способу ношения оружия за поясом юбки, под пелеринкой, как она выстрелила, — и флажок, украшавший маленькую детскую карусель, рухнул. Пуля удачно попала в шар, из которого он торчал.
— Бежим! — воскликнул Енисеев. — Сейчас сторожа выскочат! Садитесь на велосипеды, и по пляжу — аллюром три креста!
— Есть, ваше благородие! — лихо отрапортовала Танюша. — За мной, душенька!
Молодожены укатили.
— Слава те господи, — с чувством сказал Енисеев. — Скорее на станцию, пока они не повисли у нас на плечах. Вот ведь парочка…
