— Теперь поняли, почему я не мог раскрыть себя в сыскной полиции? — спросил Енисеев. — Агенты господина Ронге могут оказаться в самых неожиданных местах. Мы знали, что троих — Кентавра, Тюльпана и Альду — отправили добывать чертежи аэроплана-разведчика и его усовершенствованного мотора. Но знали только о троих. Кто поручится, что баба, которая моет в сыскной полиции полы, — не агентесса? Брат Аякс, поймите же наконец — мы готовимся к войне.
— Хотелось бы знать, где сейчас подлец Водолеев, — ответил Лабрюйер.
— Черт их разберет — может, и жив еще…
— Ну, спасибо за компанию, — помолчав, сказал Енисеев и пошел вдоль забора.
Лабрюйер остался стоять.
Он думал о Савелии — актере неплохом, но, как правильно заметил Стрельский, актер милостью Божьей, — не «нутряном», а подражателе. Он думал о том, как легко заманить в ловушку простого человека — достаточно показать раскрытый кошелек. Сейчас Савелий всего-навсего понемногу торговал маленькими секретами кокшаровской труппы — и попался на крючок. Точно так же инспекторы сыскной полиции ловили на крючки мелкое жулье: оказали тебе услугу, закрыли глаза на какие-то мелкие шалости, а теперь изволь отслужить, за ничтожную мелочь плати важными сведениями, да неоднократно!
Неужто эти самые Тюльпан, Кентавр и Альда глупее?
Лабрюйер нагнал Енисеева у заветной дырки в заборе.
— Водолеев жив, — сказал он безо всяких прелюдий. — Я же главного вам не сказал! Он взял с собой саквояж. Они хотят завербовать его всерьез. Провинциальный актер — это же клад! Болтается где хочет, то сюда наймется, то туда… А он у них уже на крючке. Будет брыкаться — на него повесят убийство Лиодорова, и очень ловко все подстроят.
— Точно, — согласился Енисеев. — Коготок увяз — всей птичке пропасть. Это большая удача…
— Для кого?
— Для нас. Знать, кто завербован, — очень полезно. Но в этом нужно убедиться.
И Енисеев, отодвинув доску, полез в дыру. Вдруг он оттуда высунулся.
— Вы еще тут, Аякс? Не пожалейте пяти минут ради доброго дела. Если его привезли сюда, а не потащили куда-нибудь еще — то где-то тут стоит их таратайка. А вы ее видели и можете опознать.
— Прикажете среди ночи шастать по всему ипподрому? — сварливо осведомился Лабрюйер.
— Вот уж незачем. Я их географию знаю. У них штаб-квартира — в домике графини. Она арендовала этот домик у общества верховой езды и держит там коллекцию своих «амазонок». Ну и прочие дамские доспехи — седло, чуть ли не бриллиантами инкрустированное, сапожки, перчатки… Знали вы, брат Аякс, кого выслеживать!
— Так она — графиня?
— Ага. Аристократка! Элга фон Роттенбах. Она же — прекрасная Альда. Не удивлюсь, если окажется, что именно она убила фрау фон Сальтерн. Оружие-то — совершенно дамское. Правда, в Майоренхофе она жила под именем Берты фон Зибенау. Но на ипподроме ее знают как графиню фон Роттенбах. Прекрасная наездница, роковая женщина! Одних имен у нее — больше, чем волос на голове. Бедный Лиодоров. Нашел за кем ухаживать. Хотел бы я знать, чему он невольно стал свидетелем, — ведь эти господа убивают не из любви к искусству убивать… Так вот, если у домика графини стоит тот черный автомобиль — то и Водолеев где-то поблизости.
— Вот ведь подлец… — проворчал Лабрюйер. — Ну, хорошо. Это я могу…
Они пролезли в дыру и оказались во мраке.
— Ступайте за мной, — сказал Енисеев. — Я тут уже ориентируюсь. Возле конюшен всю ночь горят два фонаря, они нас и спасут. Может, и в домике графини светло. Окна выходят на площадку перед зимней конюшней, и там дальше — сараи господина Калепа. Правее — те ворота, через которые въезжают автомобили и телеги. А для чистой публики — другие ворота, и они нам не нужны, хотя — как знать…
— Ночью тут только конюхи дежурят? — спросил Лабрюйер.
— Ночью тут может оказаться кто угодно. Я однажды влюбленную парочку спугнул. В самую решительную минуту. Общество верховой езды держит тут еще домики, где дамы и господа переодеваются и хранят вещи. Кроме того, тут же живет берейтор Кречинский, настоящий конский безумец, жить не может без аромата конюшни. И при конюшнях есть какие-то халупы, где обитают молодые конюхи — чтобы не снимать жилье в Зассенхофе, не тратить зря деньги и время на дорогу. Тут целое государство в государстве. А вот — сарай, где стоят препятствия. Сейчас, пока на ипподроме летное поле, соревнований по паркуру не устраивают, и все эти барьеры и бревна стащили в сарай. Целее будут.
— Это уж точно, — согласился Лабрюйер, знавший про ипподромные дела с точки зрения полиции. Сарай требовался, чтобы не дать препятствиям зимой улететь в неизвестном направлении, невзирая на свой огромный вес, и сгореть в печках торенсбергских и солитюдских жителей.
Освещение было отвратительное, но Лабрюйер быстро сориентировался.
— Вон там стоял этот проклятый «катафалк», за углом, — сказал он. — И другие автомобили тоже.
— Пойдем, глянем. И пройдем задворками, сообразим, где горит свет и может сидеть чертов Савелий.
Лабрюйер вывел Енисеева к известному месту. «Катафалк» и впрямь был там.
— Нужно убедиться. Я посмотрю, есть ли там крестик, — решил Лабрюйер.
— Осторожно. Видите, в окошке тени.
Это были тени на оконной занавеске.
— Я гусиным шагом, — ответил Лабрюйер, совсем позабыв, что нога еще побаливает.
Присев на корточки, он сделал два шага и выпрямился. Признаваться в своей инвалидности он не желал и просто перебежал сомнительное место, пригнувшись.
Нацарапанный Танюшей крестик он нашел не сразу.
Лабрюйер был в темном пиджаке и брюках. Очевидно, на корточках, да еще почти прижавшись к «катафалку», он во мраке был схож с каменной глыбой. А когда поднял голову — тут-то и оказалось, что у глыбы есть лицо. Да еще какое!
Кто-то из конюхов вышел в тупичок между сараями справить малую нужду. Зимой для конюшенного люда служит сортиром какое-нибудь временно пустое стойло с торфяной подстилкой, а летом — чего ж не выйти на свежий воздух. Кто ж мог знать, что на свежем воздухе откуда-то из преисподней полезет выходец с того света, уже обглоданный червями?
Шарахнувшись и замахав на череп руками, конюх ударился в бегство — в одну сторону, а череп полетел в другую.
Енисеев, следивший из-за угла, скрипел и тихо фырчал — но смех умудрился сдержать.
— Старик — молодец, надо его к ордену представить! Бежим, отсидимся в сарае. Сейчас обязательно какой-нибудь местный смельчак с навозными вилами выскочит — показать, что ему сам черт не брат.
— Это тот автомобиль.
— Что и следовало доказать…
Ворота сарая, где хранились препятствия — барьеры разной высоты, стояки, полосатые бревна и прочее добро, необходимое для сооружения «корзин» и «звезд», были притворены. Аяксы заскочили в сарай и встали по обе стороны этих ворот, прижавшись к дощатой стене.
