Максим Георгиевич распахнул веки и растер щеки ладонями.
– Подъем! – приказал он самому себе.
В голове еще шумело, но волна усталости откатила. Трое суток без сна – не смертельно для привычного человека, надо лишь уметь расслабиться на минуту, а затем снова за дело.
– За дело! – произнес Дроздов вслух.
Он поднялся с кровати и выдвинул ящик стола, в котором лежали несколько коробок с патронами. Понятно, что нынешняя ночь станет пиком продуманной до мелочей операции, но разве можно знать в точности, что ждет за этой вершиной – пропасть или исполнение всех желаний?
Дроздов набил барабан «нагана» и сунул оружие за пояс. Затем раздвинул створки трюмо и зажег ночник. Надо было идти, но он никак не мог сделать шаг. Он хотел бы помолиться, но Бог в таких делах – не помощник. Он охотно продал бы душу дьяволу, но рогатый ни разу не попадался ему на пути. Или попадался, но не интересовался Дроздовым.
В голове метались обрывки мыслей, всплывали в памяти мелкие неувязки и неучтенности, в особенности заявление Роберта, что Стаднюк мог переспать со своей кузиной и скрыть это.
«Не паникуй! – сжал кулаки энкавэдэшник. – И двигайся, двигайся! Под лежачий камень вода не течет».
Он погасил люстру, провернул ключ и распахнул дверь. Силы стремительно возвращались в тело, разум снова стал холодным и здравым. Сбежав по лестнице, Дроздов заглянул в ванную, помыл руки, поправил волосы и вернулся в гостиную, где его ждали доктор, Стаднюк в пижаме, немного опухший после долгого сна, и Машенька.
– Пациент в порядке, – сообщил Евгений Поликарпович.
– Отличненько! – энергично кивнул Максим Георгиевич и присел на кушетку. – Машенька, давай бегом принеси молодому человеку одежку для выхода. Брючки, курточку. Все, что приготовлено. Разберешься.
Машенька стремительно исчезла из гостиной.
– А вы, Евгений Поликарпович, – повернулся Дроздов к доктору, – свободны до десяти утра.
Через минуту гостиная опустела, лишь Павел остался стоять посреди нее, невольно ежась под буравящим взглядом Дроздова.
– Ну что? – усмехнулся энкавэдэшник. – Готов к подвигу?
«А куда мне деваться?» – подумал Стаднюк и кивнул.
– Ну и отличненько. Ну что, Стаднюк, повезло тебе! Не каждый вот так, в одночасье, может стать всемирно известным героем. Ты хоть осознаешь, какое высокое доверие оказали тебе трудящиеся? Кто ты был? Маленький человечек. Человечек, – повторил Дроздов полюбившееся слово. – А станешь гигантом! Человечищем! Героем! Все тебя прославлять будут. В партию вступишь. В институт пойдешь учиться на советского пролетарского путешественника. Понимаешь ты это?
– Не очень, – в недоумении признался Паша. – Я не совсем представляю, что от меня требуется.
– Ничего, – похлопал его по плечу Максим Георгиевич. – Поймешь! Всему свое время.
Вошла Машенька, неся перед собой тяжелый тюк одежды, стянутый шпагатом. Бросив сверток на пол, она распечатала его, и Стаднюк с удивлением разглядел ватные штаны на лямках, овчинную куртку, какие носят летчики, и теплый летный шлем.
– Это мне? – в недоумении воскликнул Павел.
Он одновременно испытал несколько противоречивых эмоций. Во-первых, облегчение. Если принесли летную форму, то, значит, речь идет о каком-то эксперименте, связанном с полетом. Это уже неплохо. Во-вторых, летчики в Советской Республике и правда герои. Но вот беда – в летчики брали только самых отборных и по здоровью, и по происхождению комсомольцев. И вдруг он, Павел Стаднюк, которого не взяли в географическую экспедицию даже чернорабочим, полетит на настоящем самолете?! Или дирижабле? Нет. Не может этого быть.
Он опять растерялся.
– Давай, Стаднюк, одевайся! – поторопил его Дроздов и повернулся к секретарше. – Машенька, что стоишь? Иди, не смущай человечка. Можешь до обеда отдыхать. Понятненько?
Когда секретарша покинула гостиную, Стаднюк сбросил пижаму и с волнением влез в новенькое летное обмундирование. Оно пришлось впору. Никогда еще Павел не ощущал на себе столько новой, великолепной одежды. Раньше он искренне считал, что она не для смертных, а для героических небожителей, вроде того, что изображен на пятирублевом дензнаке. Теперь же он сам был облачен в нечто подобное. Трудно было в это поверить, несмотря на реальность происходящего.
– Идем, герой! – Дроздов внимательно оглядел подопечного и подтолкнул его к выходу.
Они оба устроились на заднем сиденье «эмки», Сердюченко отбросил тлеющую папиросу и взялся за руль. Но не успел он тронуть машину с места, как приоткрылась калитка, через которую, ежась от ветра, высунулась встревоженная секретарша.
– Максим Георгиевич! – позвала она. – Стойте! Вас вызывают!
– Что еще такое? – буркнул Дроздов, выбираясь из машины. – Кто там?
– Товарищ Свержин на проводе!
Энкавэдэшник вслед за Машенькой вернулся в особняк, вбежал в гостиную и поднял лежащую возле телефонного аппарата трубку.
– Слушаю, Матвей Афанасьевич! – сказал он, стараясь не выдать сбитого дыхания.
– До меня тут недобрые слухи дошли, – с угрозой в голосе пророкотал начальник. – Ты знаешь профессора Варшавского?
– Нет. Нет-нет! Совсем не знаю! – ответил Дроздов. – Но фамилию слышал. А кто ж не слышал фамилии Варшавского? Известный ученый. Профессор.
– Да не лопочи ты! Не тараторь, Дроздов! Лесняков мне только что сообщил, что этот профессор дважды писал в наркомат на имя Левченко.
– Так его же… вычистили.
– Да. Вычистили. И то, что его вычистили, это нам повезло. А тебе в особенности, если припоминаешь.
– Да. Я понял, – сказал Дроздов в трубку.
Он знал, что сейчас занимает место расстрелянного товарища, но ему показалось, что Свержин имеет в виду какое-то другое, более весомое везение.
– Первый пакет Левченко уничтожил, когда его брали, – продолжил начальник. – А вот второй получил уже Лесняков, – сказал он и замолчал.
– Так? И что? – осторожно спросил Максим Георгиевич.
– Дальше объясняю! – пророкотал Матвей Афанасьевич. – Он его прочитал, удивился и переправил Грозднову, нашему завнаукой. Если Грозднов его получил, мы с тобой можем принять очень неловкую позу.
– Что там? Что в этом пакете? – липкий холодок пробежал между лопаток Дроздова.
– Судя по всему, это выдержки из записок красноармейца Тихонова, который был в тибетской экспедиции вместе с твоим Богданом Громовым. Если Грозднов получил пакет и поверил в написанное, он мог задумать то же, что задумали мы. Но с дневниками Тихонова у него больше шансов, чем у нас. Там могут быть подробности, которые тебе не удалось вытянуть из Богдана.
– А Лесняков? – заторопился с вопросами Дроздов. – Вы не узнавали? Он ничего не знает? Готовит Грозднов что-нибудь или нет?
