На лестнице рванула граната. Не успевшие сунуться в люк штурмовики дрогнули, но тут же взревели голоса сержантов:
– Вперед! Живо!
Наступил самый подходящий момент для нападения, поскольку штурмовики уверились, что противник внизу и переключили все внимание на прорыв по лестнице.
Я подскочил к пилотской кабине, рывком сдвинул дверцу и так приложил кулаком пилота по шлему, что он шарахнулся о противоположную стенку и безвольно повис на ремнях. Конечно, не видя меня и мало что слыша за воем турбин и выкриками сержантов, никто ничего не понял. Даже стрелок в кормовом отсеке, склонившийся над пультом контроля огня.
Я взгромоздился на колени пилота, поскольку кабина была тесноватой для двоих тел, и доложил в эфир:
– Есть захват!
Одновременно с этим я резко оторвал гравилет от крыши и, дав полный реверс турбинам, задом нырнул вниз. Это произошло так быстро, что никто не смог адекватно отреагировать. Хотя оно и понятно – для того, чтобы открыть огонь по своей машине, нужен недвусмысленный приказ. А кто его может отдать? Кто уверен, что пилот, к примеру, не получил приказ с базы на взлет? Любой сержант, прежде чем атаковать собственную машину, попробует узнать о причинах произошедшего у самого пилота. Тем более никто не видел атаки и понятия не имел, что она уже не только началась, но и фактически закончилась.
Я сорвал с головы пилота шлем и надел на себя. В наушниках кто-то встревоженно кричал:
– Альфа-семь! Альфа-семь! Ответьте девятому! Что случилось?
– Приказ Базы! – ответил я, ничуть не смутившись.
– Витька, сдурел? – это уже стрелок по внутренней связи.
Стрелок меня не беспокоил – пока он доберется до кабины и сообразит в чем дело, все уже будет кончено. Да и не сообразит. Он ведь увидит друга-Витька откинувшимся в бессознательном состоянии, а ручки управления будут двигаться сами по себе. Это его должно озадачить как следует.
Единственную опасность для меня представлял патрульный турбо-грав, висящий на уровне этажа и державший Жесткого под прицелом. Поэтому я сразу задал своей машине такую траекторию, чтобы оказаться точно над ним, в мертвой зоне всех орудийных расчетов. Сгруппировавшись, я не стал притормаживать падение, а со всего разгона ударил противника шасси по крыше. Шасси – самый устойчивый к механическим усилиям узел гравилета, потому что он несет основные посадочные нагрузки. Да и броня снизу самая мощная, чтобы выдерживать огонь наземных средств. А крыша, наоборот, самое уязвимое место, поскольку сверху редко кто стреляет. Вот конструкторы и стараются за счет верхней части сэкономить на общей массе летательных аппаратов.
Зная об этом дисбалансе в бронезащите, я его использовал самым эффективным образом – крыша патрульного антиграва промялась, разрывая проходящие под обшивкой коммуникации охлаждения и смазки турбин. От удара машина противника устремилась вниз, а я занял ее место у окна, продолжая находиться в мертвой зоне вражеских пушек. Однако долго так продолжаться не могло – хоть турбины противника и выйдут из строя в течение ближайших секунд, но опытный пилот сможет маневрировать на одних лишь антигравитационных приводах. Например, он может заложить мощный тангаж на корму, поднять кверху носовые орудия и взять меня в нешуточный оборот. У меня было не больше трех секунд на развитие ситуации – дольше экипаж полицейского турбо-грава не будет находиться в шоке от полученного удара. Очухаются и начнут действовать.
Дожидаться этого радостного момента я не стал, а рванул машину вперед, дал небольшой тангаж на корму и протаранил днищем многослойный акрил окна. Шасси уже было в никудышном состоянии, так что машина сильно накренилась, когда я усадил ее на стол в гостиной. Стол, естественно, под ней провалился, что еще усилило крен.
– Привет! – сказал я ребятам, высунувшись из кабины и выключив невидимость. – Жесткий, быстро дай мне две гранаты и поменяйся местами со стрелком! Дан, вытащи пилота.
Сам я выскочил из кабины, перехватил у Чеботарева гранаты и метнулся к окну. Надо было спешить – не ровен час, штурмовики дверь вынесут.
Сорвав чеку с гранаты, я продержал ее в руке две секунды, ожидая, когда замедлитель отработает наполовину, и швырнул ее в пролом окна. Она рванула двумя этажами ниже, по моим расчетам прямо над патрульным гравилетом противника. Высунувшись на секунду через пробитый акрил, я оценил результат – правая турбина горела. Пилоту ничего не оставалось, как срочно пойти на посадку, спасая экипаж.
Когда я обернулся, пилот и стрелок лежали на полу, Жесткий сидел за пультом управления огнем, а Дан ждал моих указаний.
– В десантный отсек! – крикнул я и бросил ему оставшуюся гранату.
Он ее ловко поймал, шмыгнул в люк, а я подскочил к кабине и, заняв пилотское кресло, пристегнулся ремнями. Тут же мощный взрыв высадил входную дверь – сработала группа захвата.
– Жесткий, ответь! – приказал я, отрывая машину от пола.
Ширкнула лазером бортовая пушка, подпалив стеновую панель. Я развернул гравилет и на полном ходу вылетел через окно из квартиры.
– Жесткий, противник сверху! – сказал я в эфир. – Бей плазмой, шухеру будет больше!
Чтобы ему было легче работать, я заложил крутой тангаж на нос. Чеботарев начал молотить из кормового турельного плазмогана по кромке крыши, не давая противнику ни малейшей возможности высунуться. Только когда мы снизились метров на пятьсот и на километр отдалились от дома, с крыши сорвался оставшиеся десантный турбо-грав противника.
– Куда править? – деловито спросил я.
– К торговому центру! – ответил Дан.
Тут и править было нечего, он в двух шагах. Продолжая снижаться, я описал крутую дугу и ветром пронесся по улице в тридцати метрах над раздолбанной мостовой Малого проспекта. Дальше под эстакадой «магнитки», налево…
– Садиться на крышу нельзя! – сказал Дан. – Будем прыгать на самом малом ходу.
После этих слов у меня не осталось сомнений в том, что владелец торгового центра добровольно сотрудничает с Институтом. Дан не хотел его подставлять, а посадка на крышу была бы в создавшейся ситуации несомненной подставой.
– Жесткий, прыгаешь первым! – сказал я. – Приготовился!
Чеботарев выбрался из-за пульта, перелез в десантный отсек и занял позицию рядом с Даном у люка. Когда я на малом ходу оказался в двух метрах над крышей, Дан чуть подтолкнул Жесткого и крикнул:
– Пошел!
И тут же прыгнул сам. Облегчившийся гавилет потянуло вверх, но я не стал ему препятствовать, поддал газу и прыгнул сам. На куда большей скорости и метров с трех. Прыгнул спиной назад против вектора хода, как нас учили, чтобы погасить скорость. Ноги вместе, колени согнуты… Удар! До хруста в голеностопах. Разворот, падение на спину, перекат через плечо… И вот я уже стою на ногах метрах в пяти от Дана и Жесткого. Вырезанная на композите пентаграмма точно между нами. Точность, как на тренировке.
