В народе говорят: долгие проводы — лишние слезы. Прибыв в Петербург, мисс Уилмот узнала, что уже опаздывает на намеченный корабль. (Позднее он затонул, как не увидеть руку Провидения?) Пришлось возвращаться. Радости в доме Екатерины Романовны не было границ. «Всем в доме княгиня сделала какой-нибудь подарок в честь моего возвращения… Она даже освободила из долгового тюремного заключения пятерых своих должников». Совсем по-царски. А любопытно, что Дашкова могла посадить человека «в яму».
С весны до сентября Марта оставалась при покровительнице. Возвращаться домой мисс Уилмот предстояло кружным путем через Швецию. Семье летели письма самого жалобного свойства: «Все восхищаются моей жертвой, ради счастья княгини… Она много раз говорила, что живет только мною». Или: «О небо, что за день был вчера! Княгиня до такой степени опечалена и ведет себя настолько отлично от того, на что я надеялась, что я не в силах выносить ее страданий, как жаль, что я еще не уехала!»
Но вот произошло очень важное событие. 23 сентября, среди обычных, малозначащих дел, помечено: «Кажется, вчера рассеялись чары, висевшие над “Записками” княгини, она передала список…»
{946} Вместо имени в письме прочерк. Возможно, англичанке трудно было воспроизвести длинную русскую фамилию душеприказчика княгини поэта Ю.А. Нелединского-Мелецкого. Но из письма второго душеприказчика П.Л. Санти племяннику княгини Михаилу Воронцову известно, что Нелединский взял тот список, который был найден уже после смерти Екатерины Романовны среди ее бумаг
{947}.
Скорее всего, Марта боялась, что в условиях войны ее письма будут перлюстрированы, и посчитала за лучшее не называть имени человека, которому передали рукопись. Зачем тогда вообще было упоминать о «Записках»? Затем, что родственники интересовались их судьбой и подчас давали досужие советы. 27 декабря 1807 года мисс Уилмот написала: «В письме Элизы много говорится о “Записках”. Она советует мне собрать побольше материалов etc, etc. Пусть она полчаса поговорит с Китти и тогда поймет невозможность выполнить ее желания. Мне эта мысль (особенно вначале) приходила тысячу раз… К сожалению, с каждым новым днем это становится все более невозможным. В свое время мы с Китти выяснили у княгини более подробные детали происшедшего. Одним словом, Китти — энциклопедия, где ты можешь найти ответы на любые вопросы. Конечно, “Записки” читаются в глубокой тайне».
Что могли значить эти строки? Прежде всего наличие самих «Записок». Во-вторых, невозможность вывезти текст.
Через девять месяцев Марта успокоила родных насчет варианта мемуаров, остававшегося в России: рассеялись чары, княгиня передала текст. Но кому? Позволим себе предположить, что дело не обошлось без Ростопчина. Ему усиленно покровительствовала великая княгиня Екатерина Павловна, собиравшая исторические рукописи, особенно документы недавних царствований. Их поставщиком и отчасти фабрикатором являлся Федор Васильевич. В 1810 году Дашкова намеревалась посетить царевну в Твери. Поэтому оригинал остался у Екатерины Романовны как залог возвращения компаньонки. Или как самая дорогая реликвия, написанная рукой Марты.
«С той минуты, как решение мое об отъезде было принято, нам с княгиней стало тяжело встречаться друг с другом, — писала мисс Уилмот 1 октября 1808 года. — …Я решила уехать ночью и притом как можно раньше. Княгиня, очевидно, догадалась о моем решении и дала себя обмануть. Нежно, по-матерински, обняв меня, она, к общему удивлению, ушла после обеда к себе отдыхать, а я воспользовалась этой возможностью и отправилась в путь»
{948}.
Возок уносил от несчастной старухи единственное близкое существо, заменившее ей дочь. Круг жизни нашей героини замкнулся.
ЭПИЛОГ
Есть удивительная книга…
А.И. Герцен
Давно замечено, что все люди, занимающие вторые места, имеют неоспоримые права на первые.
Английская пословица
Оставшийся год Дашкова прожила угасая. Болезни не покидали ее, и 4 января 1810 года княгиня скончалась в своем московском доме. Действительно, Марта оказалась «самым прочным канатом», связывавшим нашу героиню с жизнью.
В конце книги принято подводить итог земного пути героя. Но парадоксальность Дашковой состоит как раз в том, что для нее итог невозможен. Во всяком случае, до тех пор, пока «Записки» продолжат доминировать над собственно историческим знанием.
Пытаясь опубликовать воспоминания, Марта писала издателю С.Д. Гленберви о княгине: «Она была так далека от мысли считать свои “Записки” средством самооправдания, что, если бы кто-нибудь заподозрил ее в этом, она с презрением бросила бы перо, в гордом сознании своего унижения»
{949}.
Однако в письме самой Дашковой миссис Гамильтон 1804 года, которое, без сомнения, послужило одним из первичных источников для «Записок»
{950}, диалог с оппонентами присутствовал открыто. «Какую страшную работу, мой милый друг, Вы задали мне! Вы непременно желаете, чтоб я представила Вам различные портреты, снятые с меня, и присоединила бы к ним один своей собственной кисти»
{951}. Из всех высказываний, на которые отвечала наша героиня, первыми стояли слова императрицы, которая, «как говорят», изобразила подругу «честолюбивой дурой» и «капризной женщиной». Возражение заняло не менее двух страниц. Значит, Екатерине Романовне все-таки важно было оправдаться.
«Записки» осуществили эту задачу. История возвращения мисс Уилмот в Великобританию и публикации мемуаров Дашковой — настоящий детектив. Марту преследовали злые чиновники и не менее злые родственники благодетельницы. В Петербурге ее «целых пять дней продержали под арестом», вымогая бумаги.
Современному читателю не всегда понятны мотивы враждебности, направленной на мисс Уилмот. Их объясняют непривычкой к свободе слова и боязнью испортить карьеру служащим в России членам семьи.
Чтобы разобраться в ситуации, приведем один пример. В 1812 году в Париже вышли двухтомные мемуары герцогини Байрейтской, сестры Фридриха Великого. Написанные в негативном ключе по отношению к брату и всей прусской королевской семье, они демонстрировали грязь резиденций, половую распущенность, кровосмешения, раболепство, беззакония. Среди этого ада личность героини — светлое пятно, которое только оттеняет прочие мерзости. В настоящий момент исследователи склоняются к выводу, что воспоминания — фальшивка. Они были созданы, дабы унизить Пруссию — растоптанного врага Наполеона. Недаром Бонапарт назвал выход мемуаров «второй Йеной»
{952}.
Текст Дашковой был переполнен неприятными откровениями о членах русской императорской семьи. Кажется, что в первую очередь должны пострадать Петр III и Павел I. Но на самом деле, невзирая на славословия в адрес Екатерины II, главного удара удостоилась она. Неблагодарная, равнодушная, погруженная в сластолюбие, отвергавшая истинных патриотов, захватившая власть без права, причастная к убийству мужа. Как позднее написала о мемуарах Марта С.Р. Воронцову: «Везде видна княгиня, увлекающаяся до энтузиазма иногда (может быть, слепого) добродетелями своей государыни, но никогда не мирволящая ее порокам»
{953}.
