Ответ на этот вопрос связан с внешнеполитическими акциями России. Весной 1782 года параллельно шли переговоры с союзной Австрией о восстановлении Греческой империи и тайная подготовка к присоединению Крыма
{701}. Дипломаты других европейских держав тоже не оставались безучастны. Английский посол сэр Джеймс Гаррис всеми силами старался расширить влияние своего кабинета при русском дворе. На кону стояло участие России в войне с Американскими колониями, чего Екатерина 11 намеревалась избежать. Лондон не раз посылал в Петербург запросы и просил о присылке русского экспедиционного корпуса. Но пока безуспешно
{702}. Нельзя было ни пойти у Британии на поводу, ни разочаровать ее раньше времени и тем вызвать негативную реакцию на присоединение Крыма.
В столице Дашкова была окружена «друзьями своих английских друзей», среди которых не последнее место занимал Гаррис. Внимание, оказываемое княгине, воспринималось в дипломатических кругах как признак внимания к Англии. Поэтому партия Потемкина параллельно с обхаживанием английского посла вела планомерную опеку англофильски настроенных лиц. Последние могли создать у британских дипломатов иллюзию, будто при дворе существует проанглийская группировка и она может завоевать ключевое влияние. С января по август 1783 года Дашкова часто обедала у Гарриса. Дневник его супруги изобилует упоминаниями о визитах княгини
{703}.
В первый момент наша героиня едва ли понимала суть интриги, но, увлеченная знаками высочайшего внимания, позволила втянуть себя в игру. Во время первого же приезда в Царское Село произошел многозначительный эпизод. «Шествуя» вслед за государыней из церкви, еще слабая и больная Екатерина Романовна отстала от венценосной подруги на целую комнату, а двигавшиеся следом придворные не посмели ее обогнать. Внешне это выглядело так, словно Дашкова — наиболее приближенное к Екатерине II лицо.
После первых недоразумений у княгини установились дружеские отношения с Потемкиным. Она часто обсуждала с князем те пожалования, которые Екатерина II намерена ей сделать. Через него наша героиня передавала государыне свои пожелания и даже называла своим «светлейшим приказчиком». Потемкин уговорил княгиню взять имение в Белоруссии, которое многие при дворе оценивали как целое состояние, но которое показалось Екатерине Романовне недостаточно доходным. Потемкин же настоял, чтобы княгиня, по просьбе императрицы, выбрала себе дом в Петербурге и казна могла оплатить покупку, а также, чтобы Дашкова дала согласие достроить на казенный счет ее дом в Москве и позволила императрице оплатить ее долги.
При каждом пожаловании Екатерине Романовне что-то не нравилось, она выставляла свои условия, вынуждала себя упрашивать, а потом жаловалась, что пала «жертвой своей деликатности». «Я тогда осмотрела дом покойного придворного банкира Фридерикса и условилась с его вдовой насчет цены, которая… не превышала тридцати тысяч рублей… В этом случае я действительно стала жертвой своей деликатности, так как в купленном мною доме не было вовсе мебели»
{704}.
Уже из этого фрагмента видно, как тяжело было иметь дело с княгиней. Но Потемкин продолжал возиться, а Екатерина Романовна — требовать. Вместо Круглого, которое располагалось на бывших польских землях, перешедших к России по разделу 1772 года, она хотела получить имение в центральных губерниях — «село Овчинино, которое было пожаловано Орловым и потом от них выменено»: «Постарайся, мой милостивец, а то я не знаю вашей польской экономии и, проживаясь в Петербурге, совсем банскрут… с умножающимся ежегодно долгом»
{705}. Это пишет человек, получивший от государыни только чистыми деньгами 67 тысяч рублей. Княгине всё казалось, что ее обсчитывают и обворовывают. В лучшем случае — невнимательны к просьбам.
Примечательна история с производством во фрейлины племянницы Дашковой — Полянской, дочери Елизаветы Воронцовой. Княгиня отказывалась покупать на казенные деньги дом в Петербурге, взамен прося взять девушку ко двору. Просьба была неприятна императрице. Допустить в близкое окружение девицу из враждебного клана, дочь бывшей соперницы — не самый простой шаг. Екатерина заколебалась. Но княгиня решила настоять и обратилась к Потемкину. Светлейший князь повел партию до конца.
«24 ноября, в день тезоименитства императрицы и моих именин, после большого придворного бала я не последовала за императрицей во внутренние апартаменты, но послала сказать князю Потемкину через его адъютанта, что не выйду из зала, пока не получу… копии с давно ожидаемого мною указа о назначении моей племянницы фрейлиной, — пишет Дашкова. — …Прошел целый час; наконец появился адъютант с бумагой в руках, и я не помнила себя от радости, прочитав назначение моей племянницы фрейлиной»
{706}.
Зачем опытный царедворец подставлял себя под удар в вопросе, лично его не касавшемся? Ради простой любезности князь вряд ли поступил бы подобным образом. А вот ради того, чтобы сохранить лицо в дипломатической игре, — другое дело. Милости сыпались на семью Дашковой как из рога изобилия, внешне кредит проанглииски настроенных лиц в окружении Екатерины II рос.
Сердце матери
Вскоре княгиня ощутила пристальный интерес двора к ее красавцу сыну. Молодой князь очень быстро получил требуемые пожалования. Уже 14 июня он был назначен адъютантом к Потемкину
{707}. Заметим, не к императрице — ее окружали генерал-адъютанты, а юноша еще не выслужил права на подобную милость. Но адъютантство у светлейшего князя открывало заветные двери и было почетнее, чем служба при фельдмаршале П.А. Румянцеве, которую протежировал племяннику Александр Воронцов.
Можно сказать, что Потемкин буквально перехватил юношу. «Я получила копию с указа, которым мой сын назначался штабс-капитаном гвардии Семеновского полка, что давало ему ранг подполковника. Наша радость была неописуема». Еще в старом чине прапорщика Павел сопровождал мать 10 июля на встречу с императрицей, где, по словам Дашковой, «я представилась ей, или скорее она ко мне подошла». Низкий ранг не позволял юноше присутствовать за столом, но Екатерина II сказала гофмаршалу: «Он, конечно, будет обедать со мной».
Вчитаемся в одну мемуарную зарисовку: «Я приехала на концерт, и императрица встретила меня словами:
— Как, вы одна?.. Вы не взяли с собой ваших детей?»
{708} Дашкова сначала изумлена, не понимает возгласа подруги, а потом «горячо изъявляет свою благодарность». Между тем намек был сделан весьма прозрачный: без Павла?
Повидавший племянника Семен Воронцов в это время написал отцу во Владимир: «Толь доброго, милого, скромного и с большими знаниями молодого человека я никогда не видывал; в нем есть много такого, что, разделя на разных, много бы хороших людей составило»
{709}. Пройдут годы, и Семен Романович, уже будучи послом в Англии, напишет сыну Михаилу, что Павел «самодоволен до степени утомительной»
{710}. Это ли не черта матери?
