И. Б. Мощанский в книге «Информационная война. Органы спецпропаганды Красной армии» пишет о состоянии Красной армии в то время на Дальнем Востоке: «В восточную часть Монголии прибыли новые советские войска, в том числе 82-я стрелковая дивизия. Сформированная в спешке на Урале, она оказалась совершенно неподготовленной к ведению боевых действий. Многие ее солдаты никогда не держали в руках оружия. Красноармейцев пришлось в короткий срок обучать стрелять из винтовок, окапываться, бросать гранаты, ходить в атаку, действовать штыком».
В донесении от 16 июля 1939 года начальнику Политуправления РККА о морально-политическом состоянии личного состава 82-й стрелковой дивизии говорилось следующее: «В прибывшей 82 сд (стрелковой дивизии – ред.) отмечены случаи крайней недисциплинированности и преступности. Нет касок, шанцевого инструмента, без гранат, винтовочные патроны выданы без обойм, револьверы выданы без кобуры. Разведбатальон прибыл без положенных бронемашин и мотоциклов, экипажи на эти машины – 44 человека привезут с собой… Полковая школа дивизии не выслана и оставлена (на) зимних квартирах. Личный состав исключительно засорен и никем не изучен, особенно засоренным оказался авангардный полк, где был майор Степанов, военком полка Мусин. Оба сейчас убиты. Этот полк (в) первый день боя поддался провокационным действиям и позорно бросил огневые позиции, перед этим предательски пытались перестрелять комполитсостав бывшие бойцы этого полка Ошурков и Воронков. 12.7 демонстративно арестовали командира пулеметной роты Потапова и на глазах бойцов расстреляли, командир батальона этого полка Герман лично спровоцировал свой батальон на отступление, все они преданы расстрелу. Для прекращения паники были брошены все работники политуправления РККА, находившиеся в это время на КП. После этого 14.7 батальон этого полка снова позорно бежал с фронта. Когда возвратили обратно трусов, был убит японцами работник политуправления РККА, слушатель академии Соколов.
В этом полку зафиксированы сотни случаев самострела себе руки. Для приведения в боевую готовность этой дивизии, идущей на фронт, и очистки личного состава были посланы работники политуправления РККА и политотдела корпуса…»
Тем временем период затишья, нарушаемый лишь мелкими стычками, продолжался, и высшему руководству это не нравилось. 20 июня Ворошилов прислал Жукову сердитое послание: «По Вашим донесениям видно, что Вы вместо поисков и разгрома авиации ближайших к границе аэродромов производите никому не нужные и бесполезные штурмовые налеты по неизвестным объектам, отдельным машинам и военным городкам. Такие налеты по пустому месту с большим количеством авиации приводят к напрасному сжиганию моторов и могут дать совершенно обратные ожидаемым результаты… Предлагаю прекратить ненужные штурмовые налеты по неизвестным объектам и ограничить деятельность авиации постоянным наблюдением в полосе до 5-10 км от границы исключительно с разведывательными целями».
24 июня около Депден-Суме случилось очередное, не слишком удачное для Красной армии столкновение. Владимир Дайнес приводит выдержку из донесения, направленного двумя днями позже начальнику политуправления РККА главой группы сотрудников политуправления Абрамовым: «Бой, по моему мнению, бессмысленный и явившийся следствием распущенности командира полка майора Ремизова и бездеятельности военкома Кабанова, бой, повлекший за собой 10 человек убитыми, из коих 4 человека оставлены на территории противника, 87 человек ранеными и потерю одного танка БТ-5, 4 бронемашин и 1 грузовой машины, из которых танк, 3 бронемашины и грузовая машина оставлены на территории противника».
Ворошилов продолжал слать из Москвы грозные телеграммы. Он сам не так давно если не потерпел катастрофу, то достиг весьма сомнительных успехов в советско-финской войне, что особенно контрастировало с процветавшим тогда с благословения Сталина культом военного наркома, который представал концентрированным средоточием военных достоинств. Когда Ворошилов получил звание Маршала Советского Союза 20 ноября 1935 года, газета «Правда» писала по случаю присвоения ему высшего воинского звания: «Климент Ворошилов – пролетарий до мозга костей, большевик в каждом своем движении, теоретик и практик военного дела, кавалерист, стрелок, один из лучших ораторов партии, вдумчивый и кропотливый организатор огромной оборонной машины, автор ярких и сильных приказов, властный и доступный, грозный и веселый…»
На расширенном заседании военного совета при наркоме обороны 2 июня 1937 года Сталин хвалил Климента Ефремовича: «Вот Ворошилов – невоенный человек в прошлом, вышел из народа, прошел все этапы Гражданской войны, воевал неплохо, стал популярным в стране, в народе, и ему по праву было присвоено звание маршала…» Его восхваляли в песнях, в его честь назвали тяжелый танк КВ – «Клим Ворошилов», о нем писали восторженные книги и переименовывали города – Луганск в Ворошиловград, Ставрополь – в Ворошиловск, Уссурийск – в Ворошилов…
Жукову таких почестей при жизни не воздавалось никогда. Кстати, первый за пределами СССР памятник Жукову в 1979 году был установлен к 40-летию победы на Халхин-Голе в Улан-Баторе рядом с первым в мире домом-музеем Жукова, сохраненном при застройке района типовыми пятиэтажками, на улице его имени – Жуковын гудамж.
А в тот момент ему тем более было не до почестей, приходилось решать повседневные и насущные боевые и близкие к тому задачи. Решать порой очень жестко…
«Примеры, когда командиры и бойцы проявляли недисциплинированность и неумелые действия, были не единичны, – продолжает Дайнес. – Меры воздействия и наказания – самые суровые. Так, 27 июня военный трибунал приговорил к расстрелу командира отряда капитана М. П. Агафонова, командира взвода лейтенанта С. Н. Дронова и красноармейца Д. Я. Лагуткина. Двигаясь ночью, они сбились с пути и наткнулись на японскую заставу. Все трое после обстрела противником «в панике бежали в тыл». Осужденные имели право обратиться в вышестоящие судебные органы для смягчения приговора. Однако Жуков и Никишев были иного мнения. В своем обращении в Президиум Верховного Совета СССР, к наркому обороны и начальнику Генерального штаба они писали: «В связи с боевой обстановкой и особой опасностью этого преступления, в порядке статьи 408 УПК РСФСР, ходатайствуем о непропуске кассационных жалоб Агафонова, Дронова и Лагуткина и немедленном приведении приговора в исполнение». Скорее всего, такой шаг был предпринят в целях наведения порядка и усиления дисциплины по принципу “чтоб другим неповадно было”».
Владимир Чунихин в книге «Тайна 21 июня» пишет: «Жуков, безусловно, был человеком жестоким. Но бессмысленным садистом он точно никогда не был. Поэтому его крайняя реакция в обстановке Халхин-Гола должна иметь какое-то внятное объяснение. Думаю, что позднейший шум о «жуковских смертных приговорах» вполне подтверждает информацию о случаях массового бегства тогда с поля боя целых подразделений советской пехоты… Читал я в те же самые годы (об этом писалось намного меньше) и о том, что смертные эти приговоры, которых тогда так рьяно добивался комкор Жуков, на самом деле не были им утверждены. Они были им отсрочены. До окончания наступательной операции. Всех приговоренных к расстрелу Жуков направил тогда в бой. Искупать вину. Кое-кто получил даже потом ордена. Это, кстати, тоже подтверждает, что осуждены они были не за иные воинские преступления, а за бегство с поля боя. И вопрос о мере наказания должен был окончательно решаться и решался, видимо, с учетом слабой подготовки бойцов этой дивизии, прибывшей на Халхин-Гол из мест постоянной дислокации на Урале в числе других резервов к началу генерального наступления».
