Я, честно говоря, придерживался других взглядов. Отнюдь не потому, что не был настроен активно против того поворота, который осуществил Нетаньяху в политике урегулирования. Сказал об этом ему прямо, без всяких двусмысленностей. Подчеркнул свое отношение также тем, что каждый раз после этой и следующей встречи с Нетаньяху в Иерусалиме, состоявшейся через год, ездил в Газу, где меня принимало палестинское руководство во главе с Арафатом, и заявлял во время пресс-конференции (собственно, говорил об этом публично и в Иерусалиме), что Россия категорически настаивает на выполнении Израилем мадридской формулы «территории в обмен на мир» и выступает против любых попыток израильского руководства отойти от уже достигнутых соглашений. Вместе с тем мне казалось, что Нетаньяху «не стоит на месте». Характерно, что уже во время моей второй встречи с ним, в Москве, где он был с официальным визитом, а затем в Иерусалиме он пытался убедить, что «не отступает от соглашений в Осло». На деле было не так, но вначале он вообще открещивался от этих договоренностей.
Однако вернемся к моей поездке по Ближнему Востоку в конце 1996 года. Перед Израилем я посетил Сирию, Ливан и Египет, а после Израиля Иорданию. В МИДе России мы провели серию совещаний со специалистами и пришли к выводу о необходимости предложить сторонам конфликта придерживаться определенных «правил поведения», которые позволят удержать процесс урегулирования и создать условия для его оживления, как только появятся для этого предпосылки. Такая инициатива представлялась необходимой, так как с приходом к власти в Израиле партии Ликуд было трудно рассчитывать на быстрые решения в пользу урегулирования на палестинском и сирийском направлениях. В таких условиях нужно было вначале сосредоточиться на том, чтобы миротворческий процесс не повернулся вспять, а для этого всем сторонам конфликта договориться по двум вопросам. Во-первых, об обязательствах соблюдать преемственность в достигнутых при их предшественниках договоренностях – с учетом длительного характера процесса урегулирования это приобретает стратегическое значение не только для арабов, но и для Израиля, который тоже не может не думать о необходимости преемственности политики при грядущей смене руководителей в ООП и в некоторых арабских странах. Во-вторых, о параллельном продвижении по всем направлениям урегулирования с учетом вовлеченности всех арабских участников конфликта.
Нами был подготовлен документ, который мы предлагали подписать в рабочем порядке, не собираясь для этого всем вместе. При этом учитывался и тот факт, что в Израиле начали ратовать за созыв конференции «Мадрид-2», а за этим было нетрудно разглядеть попытку ревизовать решения основной Мадридской конференции, которая у некоторых стояла как кость в горле.
Президент Мубарак и министр иностранных дел Египта Муса полностью согласились с идеей, содержанием и инициативой в целом. В Дамаске, приняв идею, хотели внести в документ формулировки, под которыми вряд ли поставил бы свою подпись Израиль. После бесед с Х. Асадом, а потом и с израильским руководством я убедился, что «с колес» инициатива (мы ее называли «крестом»: по вертикали – преемственность, по горизонтали – одновременность продвижения) не может быть закреплена документально. Но несомненно, ее выдвижение, разговоры вокруг нее с лидерами вовлеченных в конфликт сторон пользу принесли.
Что касается Ливана, то здесь на передний план вышли и другие проблемы. Приехав в Бейрут, я почувствовал некоторую растерянность отдельных местных руководителей в связи с заявлениями в Израиле о том, что он может под давлением своей общественности, обеспокоенной постоянными и возрастающими потерями в живой силе, вывести своих солдат из Ливана. Такой односторонний вывод без договоренности с Сирией, как ни парадоксально это звучало, мог бы погрузить Ливан в очередную гражданскую войну. А если учесть, что положение в этой стране во многом контролируется сирийцами, то они могли бы стать стороной в этом внутреннем конфликте. Не говоря уже о том, что, даже в случае ухода, Израиль продолжал бы оказывать всестороннюю помощь дислоцированной в так называемой зоне безопасности на юге Ливана местной армии генерала Лахуда, созданной, вооруженной и направляемой израильтянами.
При первой встрече с Нетаньяху в Тель-Авиве вскоре мы остались с ним беседовать один на один. Не скажу, что беседа была легкой, но несомненно откровенной. После его слов о желании активизировать роль России в мирном процессе я поделился с ним идеей «креста». Не помню, чтобы Нетаньяху очень возражал против необходимости соблюдения и «вертикали» и «горизонтали» в процессе урегулирования. Вместе с тем он ставил все в зависимость от того, получит ли Израиль в его понимании безопасность. Трудно было, например, убедить его, что безопасность Израиля создаст не наличие его войск на Галанских высотах, а мир с Сирией, который невозможен без эвакуации израильской армии. Естественно при этом, что вывод войск может и должен быть сопряжен с условиями, создающими стабильность в отношениях двух стран и их безопасность. Сказал Нетаньяху: «Послушайте, почему бы вам не объявить, что вы будете согласны вывести свои войска с Галан при многих «если». Сформулируйте эти «если» по вопросам безопасности Израиля – пусть их будет много, но их выполнение должно быть заранее связано с вашей готовностью полностью уйти с оккупированных высот». Нетаньяху не мог переступить через себя. Не помогла и моя ссылка на то, что покойный Рабин через американцев уже дал соответствующее заверение сирийцам.
По палестинцам он был настроен чуть более сговорчиво. Что касается одностороннего вывода войск из Ливана, то сказал, что понимает мою аргументацию о пагубности такого шага без договоренности с Дамаском.
Через год в Иерусалиме мы с Нетаньяху уже встретились как старые знакомые. Непринужденный разговор шел и о двусторонних отношениях, и, конечно, о мирном процессе. В это время на лицах многих израильтян была написана тревога. В средствах массовой информации муссировали сообщение о переброске сирийских элитных частей, готовых вот-вот совершить бросок на Галаны. Уже через несколько месяцев в израильской прессе опубликовали разоблачения в связи с тем, что их военная разведка, стремясь гиперболизировать свои агентурные возможности, дезинформировала руководство о якобы готовившейся Сирийской военной операции с целью захватить плацдарм на Галанах. Однако это было через несколько месяцев. А в момент моей встречи с Нетаньяху 26 октября 1997 года он, не называя источника, утверждал, что обладает достоверными сведениями о сирийских намерениях. Даже, может быть, подсознательно он не исключал, что мы осведомлены и, возможно, поддерживаем сирийский план. Когда после беседы мы вышли к журналистам, он прилюдно радостно отреагировал на мой ответ на один из вопросов: Россия против любого, с любой стороны, нарушения состояния прекращения огня на Галанах.
Я сказал Нетаньяху, что не верю в инициативную вооруженную акцию сирийцев. Однако ситуация действительно обострилась обоюдными подозрениями. Ведь в конце концов у сирийского руководства тоже могла появиться мысль о готовившемся израильском ударе. Перед приездом в Израиль я был в Дамаске и мне говорили, что израильская армия, получив подкрепление, провела демонстративные маневры на высотах.
– Не могли бы вы передать в Дамаск, что мы не намерены осуществлять военную акцию первыми? – спросил Нетаньяху.
