Программа Басаева делает его непримиримым противником России, тогда как Масхадов проявил готовность обсуждать много проблем, связанных с «независимостью Чечни в условиях единого экономического пространства с Россией, единой валюты» и так далее.
С противниками Масхадова имеют тесные контакты определенные силы в России. Конкретно он назвал Б. Березовского, который, по его словам, «поддерживает их материально, в частности через выплаты за освобождение заложников, а также предоставил им радиоаппаратуру». Упомянув в этой связи Басаева, Масхадов сказал, что основным партнером Березовского является М. Удугов, в ту пору «министр иностранных дел» Чечни
[66]
.
Российские СМИ опубликовали текст телефонного разговора Березовского с Удуговым, свидетельствующий и о «денежных отношениях» между ними. Удугов упрекал Березовского (разговор состоялся после вторжения чеченцев в Дагестан) в том, что тот не выполнил своего обещания в отношении авиации, которая, дескать, не должна была быть задействована против чеченцев. Ни о каком опровержении со стороны Березовского или обвинении в фальсификации я не слышал. Между тем Дж. Сорос в своей книге «Кто потерял Россию» пишет: «Во время перелета из Сочи в Москву Березовский хвастал, как он подкупал полевых командиров в Чечне и Абхазии. Поэтому, когда Шамиль Басаев вторгся в Дагестан, эта история показалась мне подозрительной». А в интервью «Комсомольской правде», опубликованном 16 марта 1999 года, Масхадов сказал, говоря о похищении генерала МВД Шпигуна в Чечне: «Все, что творится в Москве, все эти вояжи Березовского с набитыми деньгами чемоданами, все эти заигрывания с преступниками, с бандитами, моими политическими оппонентами – это к добру не приведет. В похищении Шпигуна я не обвиняю конкретно Басаева или еще кого-то персонально. Все это увязано в единое целое».
Масхадов рассчитывает на нашу помощь оружием, деньгами и на наше участие в восстановлении скорее не Грозного, а четырех-пяти ведущих промышленных предприятий – главным образом нефтехимической сферы. При этом он хотел бы, чтобы восстановление этих заводов было осуществлено российскими регионами, граничащими с Чечней. Мы договорились (со мной были министр внутренних дел С. Степашин и министр по делам национальностей Р. Абдулатипов) о сотрудничестве правоохранительных органов в борьбе с похищением людей и преступностью, о восстановлении ряда предприятий Чечни, о выплате компенсации российским центром гражданам, подвергшимся депортации в 1994 году и проживающим на территории Чечни, о переводе пенсий чеченским пенсионерам из федерального Пенсионного фонда.
Главным выводом из встречи было обещание Масхадова в случае выполнения ранее и ныне взятых нами на себя обязательств в течение месяца «начать открытую борьбу и покончить с террористами».
Подробно рассказал о результатах беседы с Масхадовым президенту. Дал соответствующие указания Минфину, Минэкономики, Минтопэнерго. Президент поддержал подготовленный проект указаний Министерству внутренних дел.
Возвратившись в Грозный, Масхадов не захотел или не смог начать действия против все больше набиравших силу «независимых» от его режима полевых командиров. Если в первые дни после встречи во Владикавказе он каким-то образом стремился дать понять о своей решимости действовать (например, 30 октября без разъяснений снял с поста «министра иностранных дел» М. Удугова и назначил на этот пост сопровождавшего его во время переговоров со мной А. Идигова), то в дальнейшем решительность Масхадова таяла на глазах. Может быть, он опасался, что накал страстей в Чечне перерастет в гражданскую войну, и такая война казалась ему даже более опасной, чем резкое ухудшение отношений с Россией, неизбежное в условиях, когда его бездействие – осознанное или вынужденное – давало свободу рук крайне экстремистским элементам, нацелившимся на экспорт «чеченского опыта» в Дагестан и осуществление крупных террористических актов в глубине России. Не думаю, что Масхадов встал на путь поддержки этих действий, но он не мог не знать о них и не предпринял решительных шагов для их предотвращения.
Представляется, что Масхадов не просчитал и реальные последствия агрессии против Дагестана и террористических актов в России. Навряд ли он предполагал, каких масштабов достигнет российская реакция. Москва при поддержке практически всего российского общественного мнения ввела войска на территорию Чечни. Началась антитеррористическая операция, которая, по сути, переросла в войну против чеченских террористов и сепаратистов. Целью операции была ликвидация потенциала террористов и – скрывать тут, как мне кажется, нечего – возвращение Чечни в лоно Российского государства, срыв более широких планов отторжения от России Северного Кавказа, территориальной дезинтеграции страны.
Необходимость таких жестких действий была бесспорной. Просто выбить чеченских боевиков из Дагестана и не преследовать их, ограничиться открытием уголовных дел и бесплодными призывами к чеченским властям выдать бандитов, взорвавших жилые дома, убивших и искалечивших тысячу мирных граждан, – все это было бы показателем нежелания или неумения федерального центра защищать интересы России и россиян. И не случайно, что рейтинг в то время премьер-министра Путина, который взял на себя ответственность за решительные действия против боевиков в Чечне, необычайно быстро вырос, а в дальнейшем в первом туре он выиграл борьбу за президентское кресло.
Много было домыслов о том, что взрывы домов были связаны с президентской кампанией. Некоторые даже пытались приписать это ФСБ. Я абсолютно уверен в бесстыдной лживости таких разглагольствований. Четыре года и четыре месяца возглавлял одну из спецслужб и твердо знаю, что в наше время такое попросту невозможно. Не говоря уже о полностью изменившемся моральном климате, отсутствует механизм для осуществления подобных операций. Никто, если бы даже захотел, не рискнет дать на них санкцию. Такие операции не могут не стать достоянием гласности. Тем более что даже гипотетически в подготовке и осуществлении подобных операций должны быть задействованы по меньшей мере десятки людей.
