Официальное предложение о начале переговоров по документу, который определил бы комплекс наших отношений с альянсом, было выдвинуто натовцами 11 декабря в ходе встречи министров по формуле «16+1». Принимая во внимание тот факт, что НАТО начало разворачиваться в сторону наших реальных озабоченностей, мы решили начать переговорный процесс.
Подчеркивая кардинальное значение этого решения, Б.Н. Ельцин сказал Г. Колю в Завидове 4 января 1997 года: «Дело очень серьезное, чтобы отделываться малозначительными фразами. Если не будут сняты наши озабоченности, то стратегическое положение России серьезно ухудшится, а наше доверие к Западу будет радикально подорвано».
Сказанное полностью отражало российский подход – мы рассматривали предстоящие переговоры как средство избежать коренного перелома в наших отношениях с Западом в худшую сторону. Действительно, наступал момент, когда и мы, и Запад стояли перед выбором, от которого во многом зависела судьба постконфронтационного мира.
Натовская делегация, возглавляемая генеральным секретарем Х. Соланой, прибыла в Москву. Не помню, кому пришло в голову провести встречу в подмосковном особняке МИДа «Мещерино», но эта идея полностью себя оправдала. Переговоры проводились вдали от журналистов, и никто не «играл на публику». Корреспондентам, правда, это не понравилось, и в ряде статей нас поругивали за то, что мы «скрылись от средств массовой информации» (не премину сказать, что у нас часто путают необходимую закрытость конфиденциальных переговоров с отсутствием столь долгожданной гласности).
«Мещерино» – сказочное место. Великолепная старинная усадьба, в главном здании которой проходила наша встреча, построенная в 1830 году графом Мещерским, окружена огромным лесопарком, примыкающим одной стороной к берегу реки Пахры. В январе река подо льдом. Кругом – блестящий от белизны снег. Сквозь его толщу прорвались гордые и зимой и летом хвойные и печальные, с оголенными ветвями, лиственные деревья. Все кругом было погружено в звенящую тишину. А в доме тепло потрескивали дрова в камине. Здесь, в гостиной, и начались переговоры, продолженные за русским обедом – с соленьями, грибами, пирогами, салатами, селедкой, вареной картошкой, похлебкой в горшочках – блюд не перечесть – и, конечно, водкой в запотевших бутылках. Все было заботливо приготовлено «мещерским персоналом» – жителями близлежащих деревень.
Диалог начался за рабочим столом, был продолжен во время обеда, а потом, как любят говорить мидовцы, в формате «один на один», когда мы около двух часов прогуливались с Соланой на морозном воздухе по очищенным от снега тропинкам леса.
Еще до начала переговоров я задумался о превратностях судьбы. Здесь, в том самом здании, где мы работали и обедали, с 1924 по 1946 год жил «всесоюзный староста», председатель ВЦИК, а потом Президиума Верховного Совета СССР М.И. Калинин, рядом – генеральный секретарь Коминтерна Г. Димитров. Здесь побывали Мао Цзэдун и Ким Ир Сен. А теперь сюда прибыла делегация Североатлантического союза, созданного в свое время для борьбы с коммунизмом и социализмом.
С самого начала с двух сторон, хочу это подчеркнуть – с двух, проявилось стремление сделать встречу максимально деловой. Может быть, в какой-то степени такую тональность навеял «мещерский дух», а может быть, просто уже подошли к черте, когда по горло стали сыты взаимоповторяющимися аргументами, упреками, обвинениями.
Солана сразу же заявил – это было сделано в первый раз, – что он обладает мандатом на ведение переговоров от 16 государств – членов НАТО. Добавил, что считает своей задачей, с одной стороны, создавать и поддерживать консенсус между этими 16 государствами, а с другой – между ними и Россией.
Я чувствовал, что и камин, и даже зимний морозный лес чуть-чуть «растопили» Солану. В целом он оставался в несколько напряженном состоянии, может быть от ощущения того, что не располагал особой гибкостью, будучи зависимым от мнения руководителей НАТО и полученных инструкций. Но все-таки я впервые ощутил во время этой двухчасовой прогулки, что Солана хотел продвижения вперед, понимая значение этого, да и рефлекторного воздействия успеха или неудачи на ту его роль, которая так или иначе впишется в историю
[36]
.
Ряд положений, изложенных Соланой в подчеркнуто общих выражениях, демонстрировал наметившееся сближение позиций. Он признал, что европейская стабильность и безопасность зависят от целого ряда институтов.
– Хотя НАТО – важный институт, но далеко не единственный, и я, – сказал Солана, – полностью разделяю этот тезис, зафиксированный в Лиссабоне.
Отношения Россия – НАТО, – продолжал Солана, – мне представляются в виде комплекса различных элементов. В то же время их нужно свести в целостную картину политических и некоторых юридических обязательств, а также неофициальных и конфиденциальных взаимных заверений. Отсюда – роль хартии.
Содержание документа он предложил разбить на пять разделов: принципы взаимоотношений; области консультаций и сотрудничества; механизмы консультаций; механизмы связи между вооруженными силами сторон; другие области сотрудничества (наука, экология, борьба с терроризмом, незаконным оборотом наркотиков, конверсия и т. д.).
Солана высказал немало идей, способных нас заинтересовать. Однако генеральный секретарь НАТО упорно избегал обсуждения по существу военных вопросов – по-видимому, на тот момент это не было санкционировано альянсом. Такое раздвоение, когда говорилось достаточно много о консультациях (правда, более аморфно о степени нашего участия в принятии конкретных решений), но в то же время упорно отодвигались на задний план военные проблемы, естественно, нас не устраивало. Видимо, Солана понимал наше настроение, и он произнес ключевую фразу, которая определила пределы его возможностей: «Вы встретитесь с американскими представителями, и важно уточнить их позицию на сей счет».
Солана уезжал из «Мещерина», как нам представлялось, не разочарованным. Но он повез с собой и наш главный «сигнал»: договоренности по военному блоку вопросов должны стать неотъемлемой частью общего документа. Очевидно, он вынес из бесед еще по крайней мере одно впечатление: как бы Россия ни была заинтересована в превращении «семерки» в «восьмерку», во вступлении в ВТО, Парижский и Лондонский клубы (о приближении этой перспективы в случае подписания хартии он так горячо говорил), мы не примем никакой «платы» за приглаживание нашей позиции в интересах НАТО, и эти вопросы не должны иметь никакого отношения к подготавливаемому документу и тем более включаться в него.
Второй раунд переговоров последовал в Брюсселе. Прямо с самолета наши эксперты отправились в штаб-квартиру Североатлантического союза, на встречу с натовскими специалистами, которые имели на руках российские предложения. Затем к экспертам присоединились и главы делегаций. После «Мещерина» мы рассчитывали на серьезную дискуссию по конкретным вопросам. Но такого разговора не получилось. Мы поняли, что у натовцев пока отсутствовало видение того, на что альянс мог пойти по военным проблемам. Нам предлагались общие рассуждения или повторение отдельных заявлений НАТО о его политике и намерениях. Механическое перенесение всего этого в готовившийся документ нами отвергалось. Его военно-политическая составляющая должна была, по нашему мнению, быть центральной и содержать конкретные положения.
