– То, что мне предлагают в Госдепартаменте, – не для меня. Буду, наверное, продолжать заниматься Россией, но в одном из частных научно-исследовательских фондов.
Таким образом, выбор нового госсекретаря был явно противоположен решению ее предшественника.
Что представляет собой «железная леди»? Как сложатся отношения с этой первой в истории Соединенных Штатов женщиной-госсекретарем?
Уроженка Праги, дочь чехословацкого дипломата, перебравшегося в 1948 году с семьей в США, Олбрайт выбрала для себя на своей второй родине внешнеполитическую стезю. При этом трудно было говорить о ее однозначных политических пристрастиях. С конца 70-х годов она консультировала по вопросам внешней политики представителей либерального крыла Демократической партии – сенаторов Э. Маски, Дж. Ферраро, М. Дукакиса. Вместе с тем тесные отношения связывали Олбрайт с консервативными демократами и республиканцами.
Многие подчеркивают, что политические взгляды Олбрайт сформировались под влиянием З. Бжезинского, который был не только ее преподавателем в университете, но, в бытность свою помощником президента по национальной безопасности, взял к себе на работу в СНБ.
Думаю, что такое представление о формировании и, самое главное, устойчивой приверженности Олбрайт образу мышления, взглядам и идеям Бжезинского слишком поверхностно. С Бжезинским ее роднит разве только то, что она отстаивает «энергичное американское лидерство» в международных делах, резко критикуя изоляционистские настроения. В то же время она делает упор главным образом на использование «особого положения» США в международных организациях, американского доминирования в отношениях со странами-союзниками, нежелание многих стран противодействовать могущественным США. Думаю, что М. Олбрайт считает такой «арсенал» достаточным для проведения американской линии на международной арене. Во всяком случае, при всей своей жесткости в отстаивании интересов США (естественно, таких, какими они ей видятся) Олбрайт не принадлежит к тем, кто по любому поводу хватается за эфес сабли, и тем более к тем, кто не спешит ее вновь вернуть в ножны.
Совершенно случайно я узнал, что научным консультантом по диссертации, которую писала Олбрайт, был Северин Биаллер. Разговорились об этом с Мадлен, когда сидели за общим столом прощального ужина в Маниле, где в июле 1998 года состоялось заседание форума стран АСЕАН по безопасности. «Я считаю себя до некоторой степени ученицей Биаллера», – сказала Олбрайт, тогда еще не зная, насколько я был близок с этим исключительно интересным человеком в бытность свою заместителем директора в ИМЭМО.
С. Биаллер во время Второй мировой войны был в польском Сопротивлении. За это имел советскую военную награду. Был не просто членом Польской объединенной рабочей партии, но одно время техническим секретарем ее политбюро. Как только возвели Берлинскую стену, бежал на Запад. В США стал одним из самых крупных советологов. Возглавлял институт международных отношений в Колумбийском университете, где считался основным антиподом З. Бжезинского, работавшего там же. Мне представляется, что в течение многочисленных встреч с Северином – и в Москве, и в Суздале, и в Нью-Йорке, и в Вашингтоне, и в других советских и американских городах, в которых проходили совместные симпозиумы, состоявшие не только из дискуссий, но и свободного времяпрепровождения с искренним обменом мнениями по самому широкому кругу вопросов, – я хорошо понял суть этого человека. Добавлю лишь, что он даже лучше нас знал слова всех советских песен о Красной армии, освободившей – и в этом он, несомненно, так же, как и мы, был уверен – мир от «коричневой чумы».
И на посту постоянного представителя США в ООН, и будучи госсекретарем Олбрайт жестко и напористо проводит внешнеполитическую линию США. Нередко привносит в работу и личные эмоции, и пристрастия в отношении тех или иных международных событий. По ее собственному признанию, она видит свою задачу в скорейшем подключении стран Центральной и Восточной Европы к евроатлантическим структурам. Не сказываются ли здесь и чувства эмигрантки из Праги? Но одновременно – абсолютно уверен в этом – Олбрайт нельзя назвать, как Бжезинского, антироссийски настроенным человеком.
Уже после знакомства с Мадлен Олбрайт я прочел ее выступление на слушаниях в сенате 23 апреля 1997 года, которое, как представляется, отражает неоднолинейное мышление госсекретаря. Олбрайт подчеркнула, что «невозможно построить неразделенную и свободную Европу, если демократическая Россия не будет ее полноценным участником». И это не дань риторике. «Мы сможем работать вместе с Россией, – сказала Олбрайт, – борясь с распространением вооружений, обеспечивая безопасность ядерных арсеналов и реагируя на гуманитарные кризисы и угрозы миру».
Вместе с тем, не будучи антироссиянкой, Олбрайт ни на йоту не отступила от многих стереотипов, свойственных американским политикам. Заявив, что подозрения в «имперских амбициях России», учитывая ее историческое прошлое, в «какой-то мере оправданны», Олбрайт одновременно признала: Россия имеет право защищать свои интересы. Однако тут же добавила, что США «никогда не признают ее права на так называемые сферы влияния вне пределов российских границ» (!).
По словам госсекретаря, США намерены и дальше оказывать содействие России, но далеко не бескорыстно. Одна часть такой «корысти» нас вполне бы устраивала. Олбрайт сказала, что «от Москвы в этой связи ожидается продолжение курса на демократические и рыночные реформы, полное уважение суверенитета соседей». Однако и к этому она добавила: «…а также взаимодействие с США по широкому кругу мировых и региональных проблем». Думаю, что, говоря это, Олбрайт имела в виду не только взаимодействие, базирующееся на совпадении интересов двух держав. Трудно предположить, что в данном случае она готова была бы отказаться от идеи «безусловного и бесспорного» лидерства США.
За полтора года госсекретарства Мадлен Олбрайт я виделся с ней раз двадцать; много было и телефонных разговоров. Многочисленные беседы, личное общение с госсекретарем позволили мне узнать ее гораздо лучше.
20 февраля 1997 года Мадлен Олбрайт приехала в Москву. Я сразу же почувствовал, что говорить с ней надо напрямую, без двусмысленностей, топтания на месте, стремления обойти острые углы. Такой стиль деловых отношений укрепился и в будущем. Уверен, что так же, как и я, Мадлен Олбрайт понимала, если кто-то из нас говорит «да», то это действительно означает не только его сугубо личное, тем более абстрактное, мнение, но и намерение действовать для претворения в жизнь достигнутого согласия. В то же время мы оба, очевидно, поняли, что «нет» с такой же определенностью означает – партнер по переговорам честно обозначает черту, за которую без движения с другой стороны он не перейдет.
В первой же беседе один на один я сказал госсекретарю: считаю препятствием на пути развития партнерства между нашими странами подход США к процессам интеграции на территории бывшего Советского Союза – мы не хотим, чтобы пытались «греть руки» на непростых и неоднозначных отношениях России с рядом бывших республик СССР. Другим раздражителем является вопрос расширения НАТО.
От первого вопроса Олбрайт практически ушла. По НАТО повторила, что график постоянного расширения будет соблюдаться, но сказала, что при подготовке документа Россия – НАТО навстречу нам следует предпринять ряд шагов, в частности по линии адаптации ДОВСЕ. Высказанные мною замечания Олбрайт достаточно четко суммировала в четырех областях: непродвижение военного присутствия, консультации и их механизм, положение о непродвижении ядерного оружия, трансформация НАТО. «Можно взять это, – сказала она, – за основу нашей дальнейшей работы. У нас есть идеи по каждому из этих четырех направлений».
