в совместное заявление было включено положение об ОБСЕ как универсальной организации, которая может играть особую роль в системе европейской безопасности, и констатация необходимости разработки хартии европейской безопасности на основе решений Лиссабонского саммита ОБСЕ;
согласовать в целом приемлемый текст заявления двух президентов по стратегическим наступательным вооружениям.
Оно включило в себя продление сроков сокращения вооружений по Договору СНВ-2 (американцы предлагали – до 2006 года, мы – до 2008-го; договорились, что развязка остается за президентами). Само продление сроков, по нашему настоянию, зафиксировано именно в совместном заявлении президентов без механической увязки с подписанием Договора СНВ-3. Устанавливались потолки по СНВ-3 в 2000–2500 боеголовок.
Документ по ПРО – единственный, который тогда еще не получился, хотя во время дискуссий в Вашингтоне и обозначилась область согласия, которую в крайнем случае можно было бы отразить в устных заявлениях президентов на пресс-конференции в Хельсинки: приверженность сторон необходимости Договора по ПРО, причем не только в настоящее время, но и в будущем. Вместе с тем чувствовалось, что американцы придают особое значение выработке документа по ПРО, который, естественно, был нужен и нам.
Экономические вопросы в основном затрагивались во время беседы с президентом США. Б. Клинтон подтвердил намерение поддержать вступление России в ВТО, Парижский клуб, придать особый характер «восьмерке», но сделал это сугубо тезисно. Очевидно, он собирался развернуть позицию по всем этим вопросам во время встречи с Ельциным в Хельсинки.
Можно было в общем и целом считать, что двери в Хельсинки практически открыты.
Два «послеоперационных» президента в Хельсинки
– Борис, пожалей калеку, – такой фразой ответил президент Клинтон на упреки Ельцина в связи с упорной линией США на расширение НАТО.
Клинтон обладает большим чувством юмора. Он сделал над собой неимоверное усилие, перелетев через океан и приняв участие во встрече в верхах в Хельсинки. С трудом, на костылях Клинтон дошел до специальной коляски, вытянул ногу и… улыбнулся, хотя было совершенно очевидно, что ему, несмотря на регулярно принимаемые медикаменты, было очень больно.
Ельцин перенес незадолго до этой встречи намного более тяжелую операцию – на сердце. Это тоже была его первая поездка за рубеж после операции. Не знаю, что помогало ему в большей степени – могучий организм, усилия сопровождавших его врачей, чувство ответственности, порождаемое обстановкой саммита, или все это, вместе взятое, но выглядел он отлично. Я бы даже сказал, лучше, чем до операции.
А ведь можно было ожидать всего. Вспоминаю предвыборную кампанию Ельцина. Я был в числе тех, кто встречал президента на аэродроме Внуково-2 во время его поездки по стране накануне первого тура голосования. В этот день он с головокружительной быстротой «прошелся» по нескольким городам и, возвратившись в Москву, тут же на аэродроме решил обменяться мнениями. За стол, накрытый в специальном помещении, нас пригласили всех – и сопровождающих, и встречающих. Здесь были и Наина Иосифовна, и А. Коржаков, и О. Сосковец, и П. Грачев, и М. Барсуков, и П. Бородин, и В. Шевченко, и другие. За столом царило, мягко говоря, приподнятое настроение. Такие поездки президента были действительно продуктивными. День ото дня в их результате рейтинг Ельцина поднимался в опросах общественного мнения по России все выше. Не знаю, как угораздило меня включиться в разговор, привнеся в него «ложку дегтя». Может быть, очевидная, бросающаяся в глаза беспечность нерасчетливых восторгов.
– Борис Николаевич, – сказал я, – в первом туре, как мне кажется, вы не победите. Но во втором, очевидно, пройдете.
– Я не очень готов физически действовать в таком же темпе перед вторым туром, – ответил президент. – И не готов к этому психологически.
Выходя из зала аэропорта, где мы пробыли очень короткое время, и Наина Иосифовна, и А. Коржаков, молчавшие за столом, каждый поблагодарили меня за эту реплику. Было ясно, что самые в то время близкие к Борису Николаевичу люди небезосновательно беспокоились о его здоровье.
Уже потом, после того как Ельцин победил во втором туре, я прочел во многих воспоминаниях о перипетиях предвыборной кампании, об «авторах» победы, о различных точках зрения, среди которых были идеи вообще отказаться от выборов. Это уже позже стало известно, что Ельцин в середине марта сначала хотел принять указ о роспуске Государственной думы, запрете компартии и переносе срока выборов, а потом отказался от этой идеи. Бывший министр внутренних дел А.С. Куликов рассказал подробно об этом, назвав всех, кто по этому поводу вызывался к Ельцину. Министра иностранных дел среди них не было, и я не посвящался в хитросплетения замыслов в связи с президентскими выборами, хотя кое о чем догадывался.
Между двумя турами Ельцин слег. Но тем не менее победил на выборах, хотя неумолимо надвигалась необходимость хирургического вмешательства. Операция на сердце была сделана российской бригадой врачей во главе с хирургом Р. Акчуриным.
И вот два «послеоперационных» президента встретились в Хельсинки. Ельцин выглядел и действовал, надо сказать, безупречно. Судя по его виду, он даже наслаждался тем, что чувствует себя бодро. Обмен приветствиями был традиционно дружеским, но Борис Николаевич начал с констатации того, что от результатов встречи зависит, не начнем ли мы вновь сползать к холодной войне. По первоначальным замечаниям Б. Клинтона тоже чувствовалось, что он считает исключительно важной именно эту встречу с российским президентом, так как от нее во многом зависело решение целого комплекса вопросов – двусторонних и мировых.
Кульминационным моментом можно считать обсуждение документа по разграничению стратегической и тактической ПРО. В Хельсинки Б. Клинтон, явно действуя по «домашней заготовке», фактически обусловил продвижение по другим важнейшим разоруженческим направлениям (да и в целом успех хельсинкских переговоров) принятием заявления двух президентов по этому сложному вопросу.
Переговоры по противоракетной обороне шли уже четыре года. Их целью было сохранение Договора по ПРО, заключенного в 1972 году, который даже объективно подвергался обходу в условиях, когда распространение ракет и ракетных технологий, особенно в нестабильных регионах, продиктовало необходимость работать над нестратегической ПРО. В процессе ее создания неизбежно возникают элементы, которые могли бы быть использованы и для стратегической ПРО. А раз так, то это означает не просто обход договора по ПРО, но перечеркивает возможность значительного и последовательного сокращения стратегических наступательных вооружений. Совершенно ясно, что если одна сторона усиливает оборону против стратегических ракет, то другая будет стараться иметь их столько и такими, чтобы обрести возможность достигать цели вопреки наращиваемой ПРО.
Российские и американские эксперты в Женеве решили вопросы разграничения стратегической и нестратегической ПРО в отношении низкоскоростных систем. Однако подобное разграничение в отношении высокоскоростных систем застопорилось. И оказалось, что только на самом высоком уровне можно развязать две остающиеся принципиальными проблемы. Во-первых, американцы предлагали «смягчить» обязательность некоторых ограничений по созданию нестратегической ПРО – в результате этого ряд важных ограничительных параметров переводился в разряд сугубо желательных «мер доверия». Во-вторых, наши партнеры хотели сделать это «разграничительное» соглашение последним, но тогда при неизбежном появлении в будущем новых технологий выход на производство стратегической ПРО был бы ничем не ограничен и Договор по ПРО оказывался незащищенным.
